A Russian Childhood

by Sofia Kovalevskaya

This work has been selected by scholars as being culturally important and is part of the knowledge base of civilization as we know it.

This work is in the public domain in the United States of America, and possibly other nations. Within the United States, you may freely copy and distribute this work, as no entity (individual or corporate) has a copyright on the body of the work.

Scholars believe, and we concur, that this work is important enough to be preserved, reproduced, and made generally available to the public. To ensure a quality reading experience, this work has been proofread and republished using a format that seamlessly blends the original graphical elements with text in an easy-to-read typeface.

We appreciate your support of the preservation process, and thank you for being an important part of keeping this knowledge alive and relevant.

Genres: Mathematics, Biography, Nonfiction, History, Memoir, Womens, Russia

266 pages, Hardcover

First published January 1, 1895

About the author

Sofia Vasilyevna Kovalevskaya (Russian: Со́фья Васи́льевна Ковале́вская) (15 January [O.S. 3 January] 1850 – 10 February [O.S. 29 January] 1891) was the first major Russian female mathematician, responsible for important original contributions to analysis, differential equations and mechanics, and the first woman appointed to a full professorship in Northern Europe. She was also one of the first women to work for a scientific journal as an editor.

There are several alternative transliterations of her name. She herself used Sophie Kowalevski (or occasionally Kowalevsky), for her academic publications. After moving to Sweden, she called herself Sonya.

Reviews

[Charles Daney · Rating 4 out of 5]

Sofya Kovalevskaya is arguably the most important female mathematician of the nineteenth century. Unfortunately, there wasn't a lot of competition. And, sadly, Sofya died at the age of 41 of influenza. The common belief that mathematicians seldom do important work after the age of 40 isn't really true - especially with respect to really creative mathematicians. (Paul Erdős was going strong almost up until his death at 83, Karl Weierstrass, Sofya's most important mentor, was still teaching at a junior high school when he was 40; most of his seminal work in mathematical analysis was done after that.) So there's no telling what Kovalevskya might have done if she hadn't died so young.

Sofya's memoir of her childhood begins with her earliest memories and concludes with a chapter on the friendship that developed between herself and her older sister Anna with Fyodor Dostoevsky. Sofya was only 15 at that time (1865), and Anna was 23. Dostoevsky seems to have had a romantic interest in Anna, but the younger sister was present at many of the encounters with Dostoevsky. The latter was about 44 at the time, had been a published author for almost 20 years, had just divorced his first wife, and was on the verge of publishing novels for which he is now best known.

Obviously, to have come to the attention of a man like Dostoevsky, Sofya and her sister weren't from a family of "ordinary" people. Their father was a retired general of the Russian army and the owner of an impressive country estate. So the childhood of both Sofya and Anna was hardly a typical one. However, the estate was isolated and remote from important Russian cities like Petersburg. Although the children were supervised by several governesses and tutors, it doesn't seem, based on Sofya's memoir, that they were especially "spoiled" (except by comparison with children in much more impoverished circumstances).

The basic details of Sofya's life are laid out in a 40-page introduction by the translator, Beatrice Stillman. Sofya herself has nothing to say in the memoir about her early interest in mathematics, let alone the details of her later accomplishments. The introduction doesn't really say much about the mathematics either. We do learn that "At thirteen Sofya began to exhibit an aptitude and avidity for algebra." Since access to higher education was completely unavailable to women in 1870's Russia (or most other countries), Sofya's burgeoning interest in advanced math was first noticed when she was in Heidelberg with Anna. After "enormous effort" Sofya managed to gain permission to attend lectures (but certainly not to enroll as a regular student).

Yet it was enough that Sofya's mathematical abilities quickly came to the attention of her teachers. According to Stillman, "Sofya had come to a momentous decision for herself: that her true vocation was mathematics and that there was one mathematician in the entire world she wanted to study with - Professor Karl Weierstrass, of the University of Berlin." Sofya certainly wasn't daunted by eminent men - Weierstrass has a position in the history of mathematics comparable to that of Dostoevsky in the history of literature. Weierstrass did take her under his wing, and wasted little time ensuring that she received the mathematical education she deserved.

For readers interested primarily in mathematics, it must be understood that Kovalevskaya's memoir is entirely about her childhood, up to the age of 15 - and only about scattered incidents at that. Don't pick it up expecting to learn much about mathematical prodigies. Even so, it has interesting and charming stories. There is in the present volume, quite separate from the memoir, a 15-page "Autobiographical Sketch" that Sofya wrote in 1890. There are some nice tidbits in there, such as "In the field of mathematics in general, it is mostly by reading the works of other scholars that one comes upon ideas for one's independent research."

There is, also, a 20-page appendix "On the Scientific Work of Sofya Kovalevsky" by a (modern) Russian mathematician. Its focus is, first, on the "Cauchy-Kovalevsky Theorem", which deals with partial differential equations. Sofya's far-reaching generalization of Cauchy's work was presented by Weierstrass in 1874 as Sofya's PhD thesis. Secondly, Sofya's comprehensive solution of a problem concerning "the motion of a heavy rigid body near a fixed point is described. This is an important result in classical mechanics.

Anybody seriously interested in the history of mathematics should find the present volume a very worthwhile read.

[Gremrien · Rating 3 out of 5]

From Wikipedia: "Софья Ковалевская — русский математик и механик, с 1889 года иностранный член-корреспондент Петербургской Академии наук. Первая в России и в Северной Европе женщина-профессор и первая в мире женщина — профессор математики."

It's important because this accentuation of her prominent role as a woman defines and directs a large fraction of these memoirs and their importance.

Actually, the audiobook consists of two parts: the first one is the personal memoirs by Софья Ковалевская, and the second one is a collection of memoirs of different people about Софья Ковалевская.

The memoirs by Софья Ковалевская are beautiful! It's a pity that they concern only the early childhood -- it would be great to learn about life and development of Софья Ковалевская from herself, she was a very interesting narrator. Her childhood fell into the middle of the 19th century, and reading about a simple, but intelligent family in a Russian province was very thought-provoking and enriching. Her memoirs reminded me a mixture of Иван Шмелев and Владимир Гиляровский. They are sweet and honest and contain so many intersting details about the usual routine in similar families.

Take this, for example:

"Сестра отправляется на урок к гувернантке, мы же с братом остаемся в детской. Не стесняясь нашим присутствием, няня подметает пол щеткой, подняв целое облако пыли; прикроет наши детские кроватки одеяльцами, встряхнет свои собственные пуховики, — и затем детская считается прибранною на весь день. Мы с братом сидим на клеенчатом диване, с которого местами содрана клеенка и большими пучками вылезает конский волос, и играем нашими игрушками. Гулять нас водят редко, только в случае исключительно хорошей погоды, да еще в большие праздники, когда няня отправляется с нами в церковь."

Or this:

"В детской полутемно. Из мрака выступает только желтым пятном грязноватое пламя сальной свечи, с которой няня подолгу забывает «снять», а в противоположном углу комнаты голубенький, трепещущий огонек лампадки вырисовывает на потолке причудливые узоры и ярко озаряет благословляющую руку спасителя, рельефно выступающую из посеребренной ризы.
Совсем почти рядом со мной я слышу ровное дыхание спящего брата, а из угла, за лежанкой, доносится тяжелое носовое посвистывание приставленной к нам для услуг девочки, курносой Феклуши, няниной souffre-dou-leur. Она спит тут же в детской на полу, на куске серого войлока, который она расстилает по вечерам, а на день прячет в чуланчик."

Can you imagine this? Three beloved children, raised in a very intelligent and kind family, with a governess and a nurse and toys and books and everything -- and, together with them, another child, sleeping on a rag on the floor, -- no, not a child, just a servant... That was a usual reality, not a special cruelty or dumbness. You already KNOW all this, but such memoirs have this magical ability to make you FEEL this.

Or this funny detail about mentoring a 12-year-old girl by an English governess:

"В 12 часов завтрак. Проглотив последний кусок, гувернантка отправляется к окну исследовать, какая погода. Я слежу за ней с трепещущим сердцем, так как это вопрос очень важный для меня. Если термометр показывает менее 10° мороза и притом нет большого ветра, мне предстоит скучнейшая полуторачасовая прогулка вдвоем с гувернанткой взад и вперед по расчищенной от снега аллее. Если же, на мое счастье, сильный мороз или ветрено, гувернантка отправляется на неизбежную, по ее понятиям, прогулку одна, меня же, ради моциона, посылает наверх, в залу, играть в мячик.
Игру в мяч я не особенно люблю; мне теперь уже двенадцать лет; я сама считаю себя уже совсем большой, и мне даже обидно, что гувернантка еще считает меня способной увлекаться такою детскою забавой, как игра в мяч; тем не менее, я выслушиваю приказание с большим удовольствием, так как оно предвещает мне полтора часа свободы."

One and half hour of "game with a ball" in 12 years! No wonder young Софья Ковалевская preferred to read forbidden "adult" books, and compose poems, and dream )).

There are a lot of similar interesting little details about "that life," and it is worth to read about all this even without any connection with the future famous mathematician and a role model for modern feminists.

Another fascinating aspect of these memoirs is the story of her sister, Anna, and her personal relationship with Федор Достоевский. It is surprising and funny! Take only the attitude of their strict conservative father towards Достоевский in whom the father saw mostly a very strange and dark man, a dangerous political criminal trying to spoil his daughter, rather then a famous writer and publicist ("— От девушки, которая способна тайком от отца и матери вступить в переписку с незнакомым мужчиной и получать с него деньги, можно всего ожидать! Теперь ты продаешь твои повести, а придет, пожалуй, время — и себя будешь продавать!" or "— Помни, Лиза, что на тебе будет лежать большая ответственность, — напутствовал он мать, отпуская нас из деревни. — Достоевский — человек не нашего общества. Что мы о нем знаем? Только — что он журналист и бывший каторжник. Хороша рекомендация! Нечего сказать! Надо быть с ним очень осторожным.", etc.). Yeah, indeed, журналист и бывший каторжник )).

Talking about feminism: this, for example, was the usual thing for girls and women:

"Но всего замечательнее то, что у Анюты, ненавидевшей прежде ученье, явилась теперь страсть учиться. Наместо того, чтобы, как прежде, тратить свои карманные деньги на наряды и тряпки, она выписывает теперь целые ящики книг, и притом вовсе не романов, а книг с такими мудреными названиями: «Физиология жизни», «История цивилизации» и т. д.
Однажды пришла Анюта к отцу и высказала вдруг совершенно неожиданное требование: чтобы он отпустил ее одну в Петербург учиться. Отец сначала хотел обратить ее просьбу в шутку, как он делывал и прежде, когда Анюта объявляла, что не хочет жить в деревне. Но на этот раз Анюта не унималась. Ни шутки, ни остроты отца на нее не действовали. Она горячо доказывала, что из того, что отцу ее надо жить в именье, не следует еще, чтобы и ей надо было запереться в деревне, где у нее нет ни дела, ни веселья.
Отец, наконец, рассердился и прикрикнул на нее, как на маленькую.
— Если ты сама не понимаешь, что долг всякой порядочной девушки жить со своими родителями, пока она не выйдет замуж, то спорить с глупой девчонкой я не стану! — сказал он.
Анюта поняла, что настаивать бесполезно."

Yeah, scary stuff. (I repeat: the family was intelligent and kind; this was just a common social norm.) Reading this, you understand much more clearly what a tremendous achievement was the higher education of Софья Ковалевская later, not to mention her PhD, success among the scientific community, lectures in universities, etc.

Unfortunately, Софья Ковалевская did not talk about her own education and life after this early years of adolescence in the memoirs. I suppose she just did not have much time to write the next part of the memoirs, because she died quite early and unexpectedly.

The second part of the book, as I said, consists of memoirs of different people about Софья Ковалевская (her daughter, brother, friends, a student). I cannot find these texts on the Internet, and this is a shame, because they contain some very interesting things, first of all concerning feminism and the struggle of women who wanted to study and be scientists at that time. One chapter is even titled "Действенный феминизм." Софья Ковалевская was not a feminist as we now often see them: talking about equality and human rights and everything. She was just a very intelligent and independent woman, which drove crazy many of male chauvinistic pigs scientists but made them slowly and steadily to recognize that women are intelligent and capable creatures! And this paved the path for many women in the future.

Юлия Лермонтова, a close friend of Софья Ковалевская, "русский химик-технолог, известна как первая русская женщина-химик" -- they studied together abroad, although in different areas:

"Весной 1969 года Ковалевская и муж ее Владимир Онуфриевич Ковалевский уехали из Петербурга для поступления в Гейдельбергский университет. Осенью того же года и я отправилась туда. После больших хлопот Ковалевская и я, хотя и не были приняты официально в университет, но получили разрешение посещать все какие мы желаем лекции наравне со студентами университета. (...) Первое полугодие я занималась качественным анализом в частной лаборатории и лишь во второе полугодие была допущена в лабораторию Бунзена, где целый год занималась практическими занятиями – качественными реакциями по методу Бунзена, количественным анализом разных руд и отделением друг от друга редких металлов – спутников платины, тоже по специальной методе самого Бунзена.
(...)
Осенью 1970 года к нам присоединилась Анна Михайловна Евреинова, которая бежала из Петербурга от своих родителей, переходила границу без паспорта, пешком, под стрельбу пограничной стражи. Она нашла приют у нас, прожила с нами некоторое время, а затем поехала в Лейпциг для занятия юридическими науками.
(...)
Два года я проучилась в Гейдельберге, а осенью 71 года мы с Софьей Васильевной покинули прелестный Гейдельберг и переселились в Берлин. Несмотря на горячие рекомендации гейдельбергских профессоров, мы слушательницами в Берлинский университет приняты не были. Слушать лекции у каких-либо профессоров нам не было разрешено. Софья Васильевна занималась частным образом математикой у профессора Вайерштрасса, который очень заинтересовался ее блестящими математическими способностями и несколько раз в неделю сам приходил к ней и занимался с нею математикой."

(Here she describes also very interesting details about her exams for PhD, but this does not concern Софья Ковалевская. Софья Ковалевская obtained her PhD approximately at the same time honoris causa, without exams.)

Эллин К.:

"После четырех лет учения по совету Вейерштрасса она послала в Геттингем три работы, которые произвели такое впечатление, что автор их без дальнейших испытаний получила звание доктора университета – отличие, выпавшее ей первой за все время существования университета."

Софья Ковалевская-младшая about the first steps of her mother in the pedagogic carrier (long after obtaining PhD in Germany):

"В Швеции зарождалась в конце 80-х годов молодая интеллигенция, значительно более демократичная, чем предшествующее ей поколение, и боровшаяся со многими старыми предрассудками. Во вновь основанном Стокгольмском университете, или Высшей школе, как он тогда еще назывался, тоже шла борьба старого и нового направлений. Профессор Миттаг-Леффлер был знаком с моей матерью по ее работам и по отзывам о ней профессора Вейерштрасса. Поэтому он пригласил ее прочесть факультативный курс уравнений с частными производными, носивший лишь полуофициальный характер. Это было в весеннем семестре 84 года. Этот курс имел успех. И все же официальное приглашение ее на университетскую кафедру встретило большое сопротивление. Реакционная партия видела в Софье Васильевне не только совершенно новое явление – женщину-профессора, но и русскую женщину «вероятно нигилистку», которая одним своим появлением может потревожить мирную жизнь шведов и заразить общество вредными мыслями. Леффлеру все же удалось одержать верх в стокгольмском университетском правлении. Но консерваторы как в Стокгольме, так и в Упсальском университете очень не одобряли это новшество. Писатель Стриндберг уже после того, как моя мать начала читать официальные лекции и стала пользоваться значительным успехом, написал против нее статью, в которой доказывал, что женщина-профессор математики является вредным и неприятным явлением, даже можно сказать – чудовищем, и что только галантностью шведов к женскому полу объясняется приглашение ее в страну, где есть столько мужчин-математиков, значительно превосходящих ее своими познаниями. Над этой статьей Софья Васильевна много смеялась и находила, что она может согласиться с тем, что она – чудовище, но не с тем, что в Швеции так уж много мужчин-математиков, значительно ее превосходящих."

Максим Ковалевский, her friend, about her intention to move to France after all her brilliant achievements in Sweden:

"Положение Софьи Васильевны как профессора математики [в Стокгольме] было совершенно исключительным. Перенести ее деятельность в Париж оказывалось невозможным. Эрмит и Бертрна, беседуя с нею на эту тему, говорили, что устроить ее можно было бы самое большее профессором в Высшей женской школе в Севре, в которой кафедру математики занимал известный Дарбу. Дарбу, может, и тяготился лекциями, требовавшими его периодического перемещения из Парижа, но в то же время он не обнаруживал ни малейшего желания покинуть свою кафедру. В другие университеты женщины ни во Франции, ни в Германии на кафедру еще не допускались."

and:

"По просьбе ее друзей я от имени ее соотечественников сказал на французском языке несколько слов над ее могилой и изобразил ее представительницей той молодой России, которая стремится к свету, свободе и социальной справедливости. Софья Васильевна была действительно выразительницей этой новой России, и ей принадлежали все ее симпатии. Она интересовалась не только успехами знаний и художественного творчества в нашем отечестве, но и ростом просвещения, общественным и политическим прогрессом. В Стокгольме она еще интенсивнее чувствовала свое вынужденное удаление от родины. Когда она однажды жаловалась мне на это, я спросил ее – да почему Вы не попробуете устроиться преподавателем математики хотя бы в русской гимназии? Оказалось, что попытка в этом направлении была ею сделана, но по существовавшим тогда правилам женщина-учительница могла преподавать начальные математические знания только до четвертого класса гимназии. Софья Васильевна, смеясь, сказала мне, что в сложении и вычитании она не сильна и постоянно ошибается при проверке счетов своей прислуги."

Huh, and Russia, of course, is very proud of Софья Ковалевская and considers her "a prominent Russian scientist" -- despite the fact that everything Софья Ковалевская achieved in her life was not because of Russia but in spite of it... Oh well.

[Maria · Rating 4 out of 5]

Prachtig geschreven boek waarvan ik de 1e novelle (Herinneringen aan mijn kindertijd) welverdiende 5 sterren zou willen geven. Genoten van de prachtige beschrijvingen en observaties van het opgroeiende jongste meisje in dit Russische adellijke gezin. Een meisje wat ervan overtuigd is dat ze niet geliefd is in hun gezin, schrijft dat ze met haar gouvernante in afzondering leefde op een eigen verdieping. Het oudste meisje, Anjoeta, wordt gezien als mooi en intelligent, als er bezoek is, wordt ze geshowd in de salon en Fedja is het schattige jongste zoontje. Je hart breekt wanneer Sofja beschrijft hoe ze 's avonds met haar gouvernante in het klaslokaal zit en haar moeder hoort pianospelen 'er slaat een vloedgolf van tederheid over me heen en ik voel het sterke verlangen me tegen iemand aan te vlijen, met iemand te kroelen'. Wanneer ze er eindelijk heen mag, treft ze het volgende tafereel aan: 'mama is opgehouden met spelen en zit op de bank; aan weerszijden zitten Anjoeta en Fedja tegen haar aan gevlijd. Ze lachen, zitten levendig over iets te kletsen, zodat ze mijn komst niet eens opmerken. Ik blijf een paar minuten zwijgend naast ze staan, in de hoop dat ze oog voor me krijgen. Maar ze blijven over hun eigen dingen praten.....'
Sofja zegt over haar zus 'Ik zou voor mijn zus door het vuur zijn gegaan, maar tegelijkertijd huisde er ondanks mijn warme genegenheid voor haar diep in mijn binnenste ook een zweem van afgunst, dat bijzondere soort afgunst dat we zo dikwijls, bijna onbewust, voelen voor mensen die ons heel na staan, op wie we heel dol zijn en die we in alles zouden willen navolgen'.
Door de schrijfaspiraties van Anjoeta, komt de familie in contact met Dostojevski. Dit contact veroorzaakt allerlei moeilijkheden wat tot een climax komt tijdens een bezoek aan St Petersburg. Het verhaal eindigt met de terugreis van Sofja, Anjoeta en de moeder naar hun landgoed in Palibino. Sofja is dan ongeveer 13 jaar.

Het 2e verhaal: 'De nihiliste' is niet echt autobiografisch, heeft zoals ook staat in het voorwoord in het boek veel weg van Anjoeta's verhaal.
Dit deel was zeker ook boeiend maar ik werd er minder door gegrepen, voelde me er wat minder bij betrokken en las het meer op afstand.
Zeker een aanrader!

[WillemC · Rating 4 out of 5]

Deze uitgave bevat naast "Herinneringen ..." ook nog de autobiografisch geïnspireerde novelle "De nihiliste". Van de memoires zijn vooral de stukken die focussen op de verhuis naar het platteland, de vriendschap met Dostojevski en de plotse fascinatie van haar zus voor revolutionaire politiek interessant. In "De nihiliste" krijgen we het adellijke levensverhaal voorgeschoteld van ene Vera; dat verhaal slabakt wat tot het hoofdpersonage breekt met alles rond haar en een veroordeelde nihilist (socialist/communist?) probeert te redden. 3.75/5

"Hun nieuwsgierigheid was zozeer gewekt dat ze bereid waren geweest er hun gewoonte van laat opstaan en hun natuurlijke vrees voor elke aanraking met de massa voor op te geven."

[Oleg · Rating 4 out of 5]

Софья Васильевна Ковалевская оказалась женщиной разнообразных талантов. Всем известны ее достижения в математике, но помимо этого она была отличным литератором, значимым общественным деятелем (в авангарде движения за права женщин) и не столь удачным предпринимателем («Мы пустились в грандиозные постройки каменных домов с торговыми при них банями. Но все это кончилось крахом и привело нас к полному разорению»). Воспоминания Ковалевской о своей молодости, а также ее повести читаются легко и с интересом. Но очень жаль, что практически все ее литературные произведения остались незаконченными. Далее некоторые моменты, которые мне показались интересными.

Вот интересное об изменчивой географии и вечно ускользающем от внимания контексте эпохи. В «Воспоминаниях» Софья Васильевна, в девичестве то ли Корвин-Крукóвская, то ли Крюковскáя, так описывает ту часть Витебской губернии, в которой она провела большую часть детства.

«Та часть Литвы, где было расположено имение моего отца, находилась на границе с Россией, и население там было очень смешанным. Крестьяне официально принадлежали к православной церкви, но на самом деле были членами различных религиозных сект, более или менее преследуемых правительством; они говорили на ломаном русском языке, почти непонятном для приезжающих из Москвы или внутренних губерний России. Помещики, дворяне почти все были поляками, и не было ни одной семьи, которая не оплакивала бы какого-нибудь родственника, погибшего во время [Польского] восстания».

Все бы ничего, но нынешнее Полибино – имение Круковских – расположено в Великолукском районе Псковской области. А Великолукский район даже не граничит с Белоруссией (от Литвы и Польши и того далече). Я, конечно, не пушкинист, но тем не менее не припомню, чтобы Александр Сергеевич именовал Литвой иль Курляндией Михайловское. А вот у Ковалевской другое восприятие географии и себя: она хоть и русская, но при этом считает себя также полькой и немкой.

Кстати, раз речь зашла о Пушкине. В повести «Нигилистка» Софья Васильевна с большим сочувствием рассказывает историю Веры Гончаровой, племянницы жены АСП, вышедшей замуж за представителя народнического движения. Вообще Ковалевская состояла в умеренной фронде к российскому правительству, что неудивительно: во-первых, российская интеллигенция зачастую держит в кармане фигу, общаясь с государством, а во-вторых, в случае с Ковалевской важно учитывать женский вопрос. Ей, выдающемуся математику, не было возможности стать профессором российского университета из-за своего пола. Подозреваю, это обстоятельство значительно приглушало ее верноподданнические чувства.

Читая воспоминания Ковалевской, в которых она с сочувствием пишет о Польском восстании, зная о её симпатии к Чернышевскому (см. неоконченную повесть «Нигилист»), зная о её старшей сестре (вместе со своим мужем Виктором Жакларом принимала самое активное участие в Парижской Коммуне) невольно задумываешься, а на чьей бы стороне была она в 1917 году. Вроде дворянское происхождение, воспитание, долгие годы жизни в Западной Европе говорят в пользу кадетов, ну или в крайнем случае эсеров. С другой стороны, есть же примеры Коллонтай и Стасовой. Вопросы-вопросы.

В книге также интересны моменты, связанные с известными писателями. Так Ковалевская лично знала Ф.М. Достоевского. Забавно сравнивать, как в воспоминаниях Софьи Васильевны и в дневниках Анны Григорьевны Сниткиной по-разному описывается эпизод (не)помолвки старшей сестры Ковалевской, Анны, с «журналистом и бывшим каторжником» (так высокомерно называл писателя отец СФК). Эффект Расёмона во всей красе. Интересно описание, данное Ковалевской Некрасову: «есть в лице выражение хитрое и хищное; взглянув на это лицо, с первого раза трудно было определить, кому оно принадлежит…Молодежь восхищается только его стихами; к нему же лично она относится сдержанно и с некоторым недоверием». Большой очерк посвятила Ковалевская и Дж. Эллиот, которую знала лично.

В общем книга оказалась на удивление приятной и познавательной. Чего только не найдешь на полках бук-кроссинга районной библиотеки.

[Valeria Padilla · Rating 5 out of 5]

realmente me ha encantado leer sobre la vida de esta mujer, me pareció muy interesante saber de su vida a mediados de 1800 y ver cómo pese a toda corriente ella hizo de su vida lo que quiso, y luchó para que fue así, gran historia de lucha

[Michael Lanstrum · Rating 4 out of 5]

A interesting read of Sofia Kovalevskaya's childhood in her own words.

[Adam · Rating 3 out of 5]

Pity it's unfinished

[zoeyywav · Rating 5 out of 5]

una mujer q debería ser más reconocida sin duda