What do you think?
Rate this book
Скажи изюм. Роман
This is one of the best known novels of Vasilii Aksenov (1932-2009).
414 pages, Hardcover
First published January 1, 1983
4 people are currently reading
34 people want to read
About the author
Vasily Aksyonov
89 books88 followersVasily Pavlovich Aksyonov (Russian: Василий Аксенов) was a Soviet and Russian novelist. He is known in the West as the author of The Burn (Ожог, Ozhog, from 1975) and Generations of Winter (Московская сага, Moskovskaya Saga, from 1992), a family saga depicting three generations of the Gradov family between 1925 and 1953.
He was the son of Evgenia Ginzburg, jewish russian writer, teacher and survivor of a stalinist gulag.
He was the son of Evgenia Ginzburg, jewish russian writer, teacher and survivor of a stalinist gulag.
Ratings & Reviews
Friends & Following
Create a free account to discover what your friends think of this book!
Community Reviews
Displaying 1 - 2 of 2 reviews
December 11, 2024
"..кофе..из бачка черпаком"
Рецензия едва ли может быть богатой [по представленному рижской литассоциацией два года по рождении читателя материалу, достигшему книжных полок, предположительно, рядового мэрилэндианца шестью ранее, повествуя об относительном богатстве событий, раз-и-СВОрачивающихся на исчислимых этапах развития СОВетского гомункулуса], равно и принуждающей прислушаться [к хлюпанью, шмыганью, шмяканью, шарканью демократически прохожих за слегка по-срединедельному отёчным окошком, к кряканью, блеянью, гавканью, чавканью правооскопительной органики, по обоюдному согласию исполняющей непорочного зачатия долг перед упомянутыми демокрахожими, состоящий, по слухам, в проверке упомянутых же полок на предмет наличия на них кирилличных осадков и последующем добропорядочном хищении означенных осадков, включая и те, о присутствии которых полкотёры-книгочеи могли не догадываться, заодно с поделом-хожими - до традиционного выяснения неких обстоя-тельств, подразумевающих бюджетное привлечение плотников, патологоанатомов, трубочистов, нередко в комплиментарном порядке рокирующихся с майлздэвисами среднего звена, физособей неизвестного года производства с мозолистыми коленками, прочих радостей супружеской жизни, когда в качестве спутнища выступает дипломатическое фиаско]. В одном предложении если попытаться выразить содержание "Скажи..", получится нечто едва ли суразное: "Недоеденный и всё ещё съедобный с точки зрения всеядного едока изюм по недоразумению, наконец-таки, доеден", или "Под винец не гордец, мистер Гетц" - ведь и к словарю следует прибегать, госповарищам Жеребятникову, Огородникову, Планщину, Тяжелых, Штейн доступному. Это нам не Юз, уважаемые ужасаемые, не Ключик, не, в певце певцов, Рампа.
[“Give me Your Heart Tonight” by Kimiko Kasai playing]
В поле зрения, помимо заблудившейся на учениях с августа месяца моли (вид Диетикус Спальнум), попадает буквально только (за не чересчур злободневно разогретыми макаронами и социалистической редькой под ненакрахмаленными измышлениями V Майонезной республики) распробованный рассказик Горького, "Как сложили песню"; во всех, кроме квантовых, отношениях пустопорожний, не взирая на то, что последний осмысленный свидетель поражения японской армии отдал бусы Аматэрасу всего 3 сказки Маршака тому. Однако, к квантам; когда "квакают лягушки странно стеклянным звуком" округ Устиньи, "любящей выпить и послушать жития святых", расположившись то ли на окраине, то ли в центре центров города, "точно посаженного в большую бутылку, лежащую на боку, заткнутую огненной пробкой, и кто-то лениво, тихонько бьёт извне по её нагретому стеклу" - задаёшься бемольным вопросом: что же такое ты в первой трети ноября начала, в той же декабря скопытила? Али экспат какой, or what?
[“You’ll never know” by Kimiko Kasai playing]
Люди пишут, Василевс, помимо драматургии, пошаливал и, как бы так выразиться, не оскорбив ценителей, песнью (?) – вернее, лирическим позволял настроениям переводить, скажем, дух на самом кончике императорской кисти:
«Люблю всемирный кавардак
обозревать, прикрывшись тогой..»
- весьма ощутимому руслу отдавая скромнейшее из вообразимых предпочтение. Не Успенский, да, не Маяковский, увы, не Олейников, эх, но, кстати, несколько Вагинов!
Это однозначно предназначено к девичьему любованию и одновременно звучно подлаживается под мужицкий хохот – когда автор не гнушается совмещать граней неоспоримого, независимо от количества, чистоты, наклона зеркал и объективов, от наличия отвечающего ценовой логике (отвечая - политике) электричества в гордо прорезающих национализированную демоноосферу полунебрежневых многоэтажках, дарования. Мило, правда-правда, Василий Павлович, чему краснеете?
[“Give me Your Heart Tonight” by Kimiko Kasai playing again, because of foreign record companies we-should-add-a-mix-or-two-policy]
POV, впрочем, спешит оттолкнуть-[весло, липовое, с каковым пре-цензентка пре-дпочла подойти к своему пре-дназначению]-ся к(ъ) комфортно обретающемуся в обществе сподручничающих Потупа и Ремарка (при посильном пособничестве Булычева и не-первого-не-последнего-ирландского Мура, под чутким наблюдением Дюрренматта с-ъ Катаевым) соц-Канту. Любопытно было бы провести эксперимент, не смотря на все трудности его обоснования в условиях военного эдгара-аллана-по-ложения (вне поля зрения не всегда сведущих в специфике проведения экспериментов крыс, обезьян, кроликов и облагодетельствованных 15-минутных горожан), включающий по меньше мере 4 равновесных этапа:
I. Родить, экспроприировать или предоставить убежище совершеннолетнему телёнку о двух головах.
II. Обучить пригретого, изъятого, рождённого телёнка чтению, мышлению и письму (говорить телят учить не требуется, что неоднократно подтверждалось новостными репортажами последних 2-35 лет)
III. Раскрыть перед одной головой (правой) роман Василия Аксёнова, перед другой (левой) - творение Германа Канта.
IV. Результаты (а иногда и плоды) чтения - заметки на телячьих манжетах, спонтанные словоизвержения, зоопсихологические трансформации, биохимию – конспектировать в 32 руки, соответствующее число (не раздваивающихся) голов необратимых кандидатов в доктора и им сочувствующих.
Не смотря на периодическое ощущение присутствия в-так-называемом-нутри сущности, закономерно нонконформистской в отношении нонконформизмов читательницы, последняя наделена, по крайней мере, визуально, одной, кажущейся временами незаменимой, головой. Потому впечатление, мол, "Скажи изюм" при чтении навыворот может обернуться Aula или Impressum – следует отнести к интуитивно-спекулятивно-сиюминутно-биографической породе и, следуя обычаю, замкнуть в птичьей клетке, расположив ту на месте пока ещё вкатываемого краеугольного камня не возводимого, но уже тревожимого сейсмически, климатически, либерально, Храма, в условном народе именуемого Шалашом.
А теперь: почему бы, наконец, не пусть-нуть по виднеющейся вывода гряде?
И пусть "Месье Дагер, изобретая свою пластинку, и сэр Тальбот, соединяя йодин с желатином для закрепления полученных отражений, вряд ли предполагали, что через какие-нибудь полтораста лет эти странные образы бытия, извлекаемые из потока времени, которые, вероятно, казались им столь же прекрасными, сколь и необъяснимыми, распространятся среди цивилизации, что и саму возлюбленную цивилизацию, надежду просвещённого XIX столетия, сделают немыслимой без своего присутствия" - пусть, да, потому как мистварищ Аксёнов, между ноябрём 80го да декабрём тремя годами позже, прикрывшись тогой и лучшим из доступных доселе воплощений литературной раскладушки, не побоюсь 8, то есть 7, этих букв, с-о-з-д-а-в-а-л свой (узбекский, в безусловно положительном смысле слова) роман, никогда бы не подумал, твёрдо, как сыр, убеждена я, что однажды, 40 мойш спустя, аналогичные описанным суспільні відносини будут скрашивать повседневность людей, Советов не нюхавших; глаза чьи, тем не менее, не смогли не раскрыться в ответ на удушливость с непредсказуемой стремительностью воплотившей в себе всё их существование атмосферы посреди, на окраинах и вне границ страны, гипотетически населённой им богоподобными, теоретически способными принимать дальновидные решения на основании международных связей и договоров, если не соседей, то инвесторов, союзников, держав с высоким, а не нуждающимся в понижении, уровнем не нуждающейся в потезисной экспертизе Жизни; из увы не намелешь халвы, из аха не вылепишь Птаха:
«читать (,) нельзя (,) казнить»
Рецензия едва ли может быть богатой [по представленному рижской литассоциацией два года по рождении читателя материалу, достигшему книжных полок, предположительно, рядового мэрилэндианца шестью ранее, повествуя об относительном богатстве событий, раз-и-СВОрачивающихся на исчислимых этапах развития СОВетского гомункулуса], равно и принуждающей прислушаться [к хлюпанью, шмыганью, шмяканью, шарканью демократически прохожих за слегка по-срединедельному отёчным окошком, к кряканью, блеянью, гавканью, чавканью правооскопительной органики, по обоюдному согласию исполняющей непорочного зачатия долг перед упомянутыми демокрахожими, состоящий, по слухам, в проверке упомянутых же полок на предмет наличия на них кирилличных осадков и последующем добропорядочном хищении означенных осадков, включая и те, о присутствии которых полкотёры-книгочеи могли не догадываться, заодно с поделом-хожими - до традиционного выяснения неких обстоя-тельств, подразумевающих бюджетное привлечение плотников, патологоанатомов, трубочистов, нередко в комплиментарном порядке рокирующихся с майлздэвисами среднего звена, физособей неизвестного года производства с мозолистыми коленками, прочих радостей супружеской жизни, когда в качестве спутнища выступает дипломатическое фиаско]. В одном предложении если попытаться выразить содержание "Скажи..", получится нечто едва ли суразное: "Недоеденный и всё ещё съедобный с точки зрения всеядного едока изюм по недоразумению, наконец-таки, доеден", или "Под винец не гордец, мистер Гетц" - ведь и к словарю следует прибегать, госповарищам Жеребятникову, Огородникову, Планщину, Тяжелых, Штейн доступному. Это нам не Юз, уважаемые ужасаемые, не Ключик, не, в певце певцов, Рампа.
[“Give me Your Heart Tonight” by Kimiko Kasai playing]
В поле зрения, помимо заблудившейся на учениях с августа месяца моли (вид Диетикус Спальнум), попадает буквально только (за не чересчур злободневно разогретыми макаронами и социалистической редькой под ненакрахмаленными измышлениями V Майонезной республики) распробованный рассказик Горького, "Как сложили песню"; во всех, кроме квантовых, отношениях пустопорожний, не взирая на то, что последний осмысленный свидетель поражения японской армии отдал бусы Аматэрасу всего 3 сказки Маршака тому. Однако, к квантам; когда "квакают лягушки странно стеклянным звуком" округ Устиньи, "любящей выпить и послушать жития святых", расположившись то ли на окраине, то ли в центре центров города, "точно посаженного в большую бутылку, лежащую на боку, заткнутую огненной пробкой, и кто-то лениво, тихонько бьёт извне по её нагретому стеклу" - задаёшься бемольным вопросом: что же такое ты в первой трети ноября начала, в той же декабря скопытила? Али экспат какой, or what?
[“You’ll never know” by Kimiko Kasai playing]
Люди пишут, Василевс, помимо драматургии, пошаливал и, как бы так выразиться, не оскорбив ценителей, песнью (?) – вернее, лирическим позволял настроениям переводить, скажем, дух на самом кончике императорской кисти:
«Люблю всемирный кавардак
обозревать, прикрывшись тогой..»
- весьма ощутимому руслу отдавая скромнейшее из вообразимых предпочтение. Не Успенский, да, не Маяковский, увы, не Олейников, эх, но, кстати, несколько Вагинов!
Это однозначно предназначено к девичьему любованию и одновременно звучно подлаживается под мужицкий хохот – когда автор не гнушается совмещать граней неоспоримого, независимо от количества, чистоты, наклона зеркал и объективов, от наличия отвечающего ценовой логике (отвечая - политике) электричества в гордо прорезающих национализированную демоноосферу полунебрежневых многоэтажках, дарования. Мило, правда-правда, Василий Павлович, чему краснеете?
[“Give me Your Heart Tonight” by Kimiko Kasai playing again, because of foreign record companies we-should-add-a-mix-or-two-policy]
POV, впрочем, спешит оттолкнуть-[весло, липовое, с каковым пре-цензентка пре-дпочла подойти к своему пре-дназначению]-ся к(ъ) комфортно обретающемуся в обществе сподручничающих Потупа и Ремарка (при посильном пособничестве Булычева и не-первого-не-последнего-ирландского Мура, под чутким наблюдением Дюрренматта с-ъ Катаевым) соц-Канту. Любопытно было бы провести эксперимент, не смотря на все трудности его обоснования в условиях военного эдгара-аллана-по-ложения (вне поля зрения не всегда сведущих в специфике проведения экспериментов крыс, обезьян, кроликов и облагодетельствованных 15-минутных горожан), включающий по меньше мере 4 равновесных этапа:
I. Родить, экспроприировать или предоставить убежище совершеннолетнему телёнку о двух головах.
II. Обучить пригретого, изъятого, рождённого телёнка чтению, мышлению и письму (говорить телят учить не требуется, что неоднократно подтверждалось новостными репортажами последних 2-35 лет)
III. Раскрыть перед одной головой (правой) роман Василия Аксёнова, перед другой (левой) - творение Германа Канта.
IV. Результаты (а иногда и плоды) чтения - заметки на телячьих манжетах, спонтанные словоизвержения, зоопсихологические трансформации, биохимию – конспектировать в 32 руки, соответствующее число (не раздваивающихся) голов необратимых кандидатов в доктора и им сочувствующих.
Не смотря на периодическое ощущение присутствия в-так-называемом-нутри сущности, закономерно нонконформистской в отношении нонконформизмов читательницы, последняя наделена, по крайней мере, визуально, одной, кажущейся временами незаменимой, головой. Потому впечатление, мол, "Скажи изюм" при чтении навыворот может обернуться Aula или Impressum – следует отнести к интуитивно-спекулятивно-сиюминутно-биографической породе и, следуя обычаю, замкнуть в птичьей клетке, расположив ту на месте пока ещё вкатываемого краеугольного камня не возводимого, но уже тревожимого сейсмически, климатически, либерально, Храма, в условном народе именуемого Шалашом.
А теперь: почему бы, наконец, не пусть-нуть по виднеющейся вывода гряде?
И пусть "Месье Дагер, изобретая свою пластинку, и сэр Тальбот, соединяя йодин с желатином для закрепления полученных отражений, вряд ли предполагали, что через какие-нибудь полтораста лет эти странные образы бытия, извлекаемые из потока времени, которые, вероятно, казались им столь же прекрасными, сколь и необъяснимыми, распространятся среди цивилизации, что и саму возлюбленную цивилизацию, надежду просвещённого XIX столетия, сделают немыслимой без своего присутствия" - пусть, да, потому как мистварищ Аксёнов, между ноябрём 80го да декабрём тремя годами позже, прикрывшись тогой и лучшим из доступных доселе воплощений литературной раскладушки, не побоюсь 8, то есть 7, этих букв, с-о-з-д-а-в-а-л свой (узбекский, в безусловно положительном смысле слова) роман, никогда бы не подумал, твёрдо, как сыр, убеждена я, что однажды, 40 мойш спустя, аналогичные описанным суспільні відносини будут скрашивать повседневность людей, Советов не нюхавших; глаза чьи, тем не менее, не смогли не раскрыться в ответ на удушливость с непредсказуемой стремительностью воплотившей в себе всё их существование атмосферы посреди, на окраинах и вне границ страны, гипотетически населённой им богоподобными, теоретически способными принимать дальновидные решения на основании международных связей и договоров, если не соседей, то инвесторов, союзников, держав с высоким, а не нуждающимся в понижении, уровнем не нуждающейся в потезисной экспертизе Жизни; из увы не намелешь халвы, из аха не вылепишь Птаха:
«читать (,) нельзя (,) казнить»
December 30, 2015
Не каждый умеет «травить байки», а вот у Василия Аксёнова это получается превосходно. Только вместо лёгких тем для художественных произведений он выбрал описание социальных проблем Советского Союза. Хотелось Аксёнову обнажить действительность, поделившись с читателем собственными наблюдениями, вот и пригодилось ему умение излагать мысли. Но! Одно дело говорить. И совсем другое — писать. Для Аксёнова это не ставится затруднением. От него требовалось делиться мыслями, чем он и занимался. Как итог — книга для полки авторов-модернистов.
(c) Trounin
(c) Trounin
Displaying 1 - 2 of 2 reviews