Авиатор

by Eugene Vodolazkin, Евгений Водолазкин

Евгений Водолазкин - прозаик, филолог. Автор. В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке - после выхода "Лавра" на английском - "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки. Новый роман лауреата премии "Большая книга", бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов" Евгения Водолазкина "Авиатор" - яркое событие в литературе. Книга оценивается критиками как один самых ожидаемых русских романов 2016 года (по версии Forbes, Meduza и др.).
Герой романа "Авиатор" - человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счётом ничего - ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре - 1999 год?..
На передней стороне переплета рисунок Михаила Шемякина, созданный специально для этого издания.

Genres: Fiction, Russia, Historical Fiction, Russian Literature, Audiobook, Literature, Novels

416 pages, Hardcover

First published January 1, 2016

About the author

Alternate spellings: Evgenij Vodolazkin, Evgheni Vodolazkin, Jevgenij Vodolazkin

Eugene Vodolazkin is a Russian scholar and author. He has worked at Russian Academy of Sciences and been awarded fellowships from the Toepfer Foundation and Alexander von Humboldt Foundation. He has written for First Things. He lives with his family in St. Petersburg.

Reviews

[Valeriu Gherghel · Rating 3 out of 5]

O carte 3 în 1. O poveste de iubire, o relatare despre Gulag și, în fine, un SF.

Un bărbat este criogenat (în vremea lui Stalin) și, cînd este readus la viață (în anii 90), prietena lui, Anastasia, este bătrînă și bolnavă. În schimb, Innokenti e încă tînăr și o privește cu o milă sfîșietoare: din fata frumoasă de odinioară n-a mai rămas aproape nimic. Un trup inert, pe un pat dintr-un spital mizer. Pînă la urmă, acest roman nu este nici poveste de iubire, nici relatare despre Gulag, nici roman SF. N-am înțeles ce a țintit autorul. Nu neg că există și capitole care se citesc cu plăcere.

Opinia mea (să mai spun că e strict subiectivă?) e că Aviatorul nu se ridică la valoarea indiscutabilă a romanelor precedente, Soloviov și Larionov și Laur. Vodolazkin a vrut prea mult, nu i-a reușit. Sigur, prozatorul a ținut să scrie ceva diferit de Laur, n-a dorit să se repete și ăsta e un lucru bun.

Cînd au succes cu o carte, mulți scriitori se blochează într-o formulă care devine „rețetă”, cad în rutină și mediocritate. Cu excepții care pot fi numărate pe degete, nimeni n-a scris numai capodopere. Cred că Vodolazkin e o excepție. Nu vrea să rescrie mereu și mereu același roman, încearcă intrigi și teme noi (a se vedea și citi Brisbaine, Istoria insulei). Din păcate, nu mai are prospețimea de odinioară. Sper din suflet să mă înșel...

[Vit Babenco · Rating 2 out of 5]

I see The Aviator as a pompous and inapt version of Flowers for Algernon…
It is like a solipsistic paroxysm – the world described in the novel did never exist and doesn’t exist anywhere except in the head of a poor author…

Those sleeping peacefully in the house will die. Without knowing what a terrifying precipice our happiness hangs over. They will wake up, live out the events destined for them, and then the end will come. It is obvious, after all, where the course lies. It awaits me, too. But most likely it awaits my grandmother before the others; I still see no alarm in her eyes. Surely she has a hunch that our well-being is illusory, that it is only for the moment.
Paradise is the absence of time. If time stops, there will be no more events. Nonevents will remain. The pine trees will remain, brown and gnarled below, smooth and amber at the top. The gooseberries by the fence will not go anywhere, either. The squeak of the gate, a child’s muffled crying at the next dacha, the first pounding of rain on the veranda roof… all the things that changes in government and the falls of empires do not wipe out. Whatever happens outside history is timeless, liberated.

But in spite of all the grandiloquence the book is vapid and everything in it rings phoney.
The first part is a protagonist’s diary and the second part consists of the diaries written by three characters but the entries in all three diaries are equally silly while the narration turns cheap and tacky…
‘Curiouser and curiouser!’ cried Alice…

[Maziyar Yf · Rating 4 out of 5]

هوانورد کتابی شگفت انگیز و خواندنی از نویسنده نه چندان شناخته شده روس یوگنی وادالازکین بوده که شوربختانه از او تنها همین کتاب به فارسی ترجمه شده . اودر این داستان از زاویه دیگری به فجایع زیستن در شوروی زمانه استالین و همین گونه روسیه پس از فروپاشی ( احتمالا زمان یلتسین ) پرداخته .
وادالازکین به گونه دیگری به زندگی در شوروی نگاه کرده ، ذهن زیبای اواگرچه داستانی تخیلی ساخته اما نویسنده به این گونه توانسته است میان گذشته خونین و آینده نه چندان روشن پل زده و ارتباط برقرار کند .
خواندن این قسمت ممکن است بخشی از داستان را فاش کند
قهرمان داستان او اینوکنتی پترویچ پلاتونوف بوده که دوران کودکی و جوانی او در انقلاب روسیه و فضای وحشتناک پس از آن سپری می شود اما نویسنده داستان او را خطی بیان نکرده ، او با تخیل خود پلاتونوف بیچاره را در دوراهی سختی قرار داده که باید از میان از دست دادن زندگی خود و یا قربانی یک آزمایش پرشکی شدن یکی را انتخاب کند . پلاتونوف دومی را انتخاب کرده ، سالهای طولانی در انجماد بوده و سرانجام زمانی به هوش می اید که شوروی فروپاشیده و خود در بستر بیماری ایست که اگرچه به سوی نقاهت و بهبودی می رود اما حافظه خود را از دست داده است .
اینوکنتی بیچاره نه خود را به یاد می آورد و نه زمان را .او تلاش می کند تا با خاطره خود را باز شناسد ، به این امید شروع به نوشتن خاطرات خود می کند ، خاطراتی که اگرچه بریده بریده ، بی نظم و آشفته هستند اما در پایان سبب می شوند که اینوکنتی هم خود را به یاد آورد و هم خاطرات خود را .
اینوکنتی در حقیقت در دو دنیا زندگی می کند ، جهان خاطرات او که اگرچه که گذشته و سپری شده اند اما به یاد آوردن آنها هم چنان اینوکنتی را می لرزاند . او در خاطرات خود ، دوستان ، خانواده و عشق خود را به یاد می آورد ، آناستاسیا را . اما دنیا واقعی هم آن چنان که اینوکنتی در ذهن خود ساخته نیست . این جا را هم فساد ، تباهی و سیاهی و فقر و ناامیدی در بر گرفته و زیستن در سایه آزادی سرابی بیش نیست .
سادگی و شیوایی کلام اینوکنتی شگفت انگیز است ، او به واسطه آنکه انقلاب و جنگ و به گفته خود چیزهای دیگر را دیده دیگر کشتار و تیرباران و یا گرسنگی و قحطی را هولناک نمی داند ، از نگاه او رها شدن پست ترین احساسات بشری یا بیرون ریختن همان چیزی که قبلا به کمک قانون در انسان مهار شده دهشتناک است . به همین ترتیب روند مقایسه اینوکنتی با معشوق خود که نمی داند زندگی چقدر هولناک است زیرا گذشته را ندیده بسیار
لطیف و شاعرانه است ، او را باغ بهاری می خواند و خود را مغاک
مفاهیم در نگاه او به روز می شوند ، عدالت گرچه مهم است اما اینوکنتی زجر دیده بخشش را از آن بالاتر می داند ، اما زندگی بدون عشق هیچ معنی یا زیبایی ندارد . در پایان اینوکنتی تنها عشق را مهم ترین و بالاترین می داند .
وادالازکین با هوشیاری از بیرون به فجایع شوروی نگریسته ، نگاه خاص او و حال را آشفته و پریشان و گذشته را خوفناک و وحشتناک دیده . اینوکنتی افزون بر هویت خود گرفتار زمان و مکان است ، گذشته برای او هیچ وقت تمام نشده ، حال و آینده او در گذشته می گذرد . او بخشی از گذشته ای شده که خود چندان هم در آن نزیسته .
کتاب هوانورد هم نویسنده توانایی مانند یوگنی وادالازکین را به مخاطب معرفی و هم خواننده را مشتاق به خواندن کتاب هایی بیشتر از او کرده ( شور بختانه تنها همین کتاب از او به فارسی ترجمه شده ) به همین گونه هوانورد تایید دیگری است بر توانایی مترجم کتاب ، خانم زینب یونسی که پیشتر کتاب زلیخا چشمهایش را باز می کند از گوزل یاخینا دیگر نویسنده نه چندان معروف روس هم با ترجمه ای عالی و روان او مورد استقبال بسیار قرار گرفته بود . خانم یونسی در نوشته ای در سایت مد و مه دغدغه اصلی وادالازکین را در این کتاب و آثار دیگرش ، زمان و مکان و رابطه آن با انسان دانسته . از نگاه خانم یونسی منظور و هدف کتاب هوانورد نشان دادن نقش عواطف انسانی ، بوها و صداها و نه وقایع در ساختن یک عصربوده که به نظر می رسد وادالازکین در این کتاب کاملا در بیان خواسته خود موفق بوده است .

[♑︎♑︎♑︎ ♑︎♑︎♑︎ · Rating 5 out of 5]

speechless

ok, several hours later, I'll try now.

As with Vodolazkin's last glorious novel Laurus, The Aviator has at its beating-heart center the story of an ordinary man who is (chosen to) (forced to) lead an extraordinary life. Although God is vividly present in Laurus, and nearly absent in The Aviator, both novels are deeply concerned with right and wrong; with sin and forgiveness. These novels are fictional inquiries into how a person is to live, and how a person is to make moral choices, in a world where life is uncertain, events are chaotic, and justice frequently non-existent.

These themes build moment by moment, not through exposition, but through scenes that fully engage the senses, and that are full of observations that surprise and delight and feel just right in their details. Both of these novels are full of life and moment. Each manages to arrive at a point in the story where a revelatory bursts of understanding came over me, moments both heartbreaking and hopeful. The feeling these novels gave me reflects those life moments I've experienced that are most important to me, and most memorable. That Vodolazkin could write not one but two books that could affect me this way is such a gift. It is the reason to read.

I've been vague on purpose about the actual events that take place here. It's a journey best done without a map.

[Alialiarya · Rating 4 out of 5]

در زمان من جنگی که در سال ۱۹۱۴ شروع شده بود جنگ بزرگ می‌نامیدند-
سر تکان می‌دهد
بله بله. حالا به آن می‌گویند جنگ اول-
و مدتی دراز برای من از جنگ بزرگ میهنی گفت. باورنکردنی است... باورنکردنی است... گرچه، چرا نباید باور کرد؟

وادالازکین روایتگر مردی‌ست که متولد ابتدای قرن بیستم است. او شاهد انقلاب شوروی و جنگ جهانی‌ست. او شاهد قتل، غارت، حقارت و استبداد کشور است. او به خوابی هفتاد ساله فرو می‌رود و حالا در پایان قرن و در سی سالگی به زندگی بازمی‌گردد. پیش‌تر در رمان غم‌ّهای کوچک بازی میان خاطره و تاریخ را خوانده بودم اما این‌جا با کیفیت متفاوتی وادالازکین نشان می‌ٔدهد چگونه خاطرات شخصی، احساسات و روابط انسانی می‌تواند در ذهن انسان غنی‌تر و مستحکم‌تر از تاریخ که برآمده از خاطرات جمعی‌ست باشد. هوانورد میان تاریخ و خاطره روایت می‌شود و ما گام به گام همراه با مردی که تلاش می‌کند حافظه‌اش را بازیابی کند به تاریخ و رویا می‌نگریم. و جذاب است که این خاطره‌ی مخدوش که کم‌کم بازیابی می‌شود و به تاریخ می‌نگرد توسط خود استبداد به آینده رسانده شده. او توسط آزمایشی که دیکتاتور خواهان‌اش بوده منجمد و زنده مانده است
شاید تمام ایده‌ی نویسنده در مقدمه‌اش گفته شده باشد. او تلاش می‌کند روایتگر انسان‌ها و دردهای‌شان باشد و به بخش‌ّهایی از زندگی بپردازد که در میان
سروصدا و هیاهوی دیکتاتورها همواره خاموش مانده‌اند. هوانورد رمانی‌ست برای یادآوری لحظات مهم و کوچک زندگی در میان بزرگترین لحظات تاریخ

وادالازکین: این رمان درباره‌ی تاریخ نیست. جان کلام کتاب، این است که آدمی صرف نظر از وضعیت وحشتناک تاریخی، می‌تواند انسان بماند
زینب یونسی مترجم کم‌نظیری‌ست. خوش‌حالم که جایزه‌ی ابوالحسن نجفی توانسته چندین مترجم را به‌حق در نگاه‌ها بیاورد

[Майя Ставитская · Rating 5 out of 5]

Remember, the first question is, did you talk to the Block? He replies that he saw him at the poetry evening, but did not talk, he and Remizov were standing together in the queue for food on cards, and the hero did not immediately recognize the writer. Found out when later saw it in the photo

Journalists do not react to Remizov, and they are not supposed to, not even philologists. But a friendly contact with the audience is also established for Platonov, who likes it, happily. And for myself: I did not consider Vodolazkin my writer, although "Lavr" understood his mind as a great novel, but in my heart little responded, more "otmuchila" than read. And this one fell in love: everyone is good and quite their own, not the gloomy Dostoevskian overcoming of life, but the transparent Nabokovian, a dragonfly in amber, the return of lost time. And a slow-sick one about the Solovki (but there won't be much about it, will there?) Although you know-the cup will not pass and the crystal ball of the Silver Age will shatter into a million pieces that will trample into the dirt and shit - just as there was nothing.

So, about the moment when the book takes your soul:

"My lips stretch into a smile, and everyone in the audience begins to smile. I laugh, and everyone laughs. I start to sob, and the room is silent."
Two dozen words move what is happening from the plane to the volume. Only that it could be identified, if desired, as a micro-or macro-social action, a moment-metagalactic level: loneliness in a crowd; a lonely entry into the world and departure from it; a cross that you must carry alone.

ЧТОБЫ ВСПОМНИЛИ.
Настоящее покаяние - это возвращение к состоянию до греха. своего рода преодоление времени. А грех не исчезает, он остается, как бывший грех, как - не поверите - облегчение потому, что раскаян. Он есть и - уничтожен одновременo.
Радость абсолютного узнавания сродни разговору с другом после долгой разлуки; но ярче и глубже - как найти близнеца, с которым разлучили в детстве, как встретить саму себя. Год только начался, а я уже знаю, какой книгой останется в памяти, хотя с начала успела прочитать пару дюжин "хороших и разных", а сколько их придет до конца? Роман в первой своей четверти и откуда уверенность, что продолжение будет таким же сильным, но заклинание импринтинга прозвучало и все уже случилось.

Волшебной формулой стали несколько слов из первой пресс-конференции Инокентия. Помните, сначала спрашивают, разговаривал ли с Блоком? Отвечает, что видел его на поэтическом вечере, но не разговаривал, с Ремизовым говорил Стояли вместе в очереди за продуктами по карточкам и герой не сразу узнал писателя. Узнал, когда позже увидел на фотографии (лихорадочно припоминаю, что читала у Ремизова, все смутно: какие-то монахи, чередой идущие вокруг озера - нет, не помню)..

Журналисты на Ремизова не реагируют, да им и не положено, чать не филологи. Но доброжелательный контакт с аудиторией установлен и за Платонова, который нравится, радостно. И за себя: вот не считала Водолазкина своим писателем, хотя "Лавра" его умом поняла, как великий роман, но в душе мало что откликнулось, больше "отмучила", чем прочла. А этот полюбился: всем хорош и совсем свой, не мрачно-достоевское преодолевание жизни, а прозрачно набоковское, стрекозой в янтаре, возвращение утраченного времени. И тягуче-больное о Соловках (но ведь не будет об этом много, не будет ведь?) Хотя знаешь - не минует чаша и хрустальный шар Серебряного века разлетится на миллион осколков, которые втопчут в грязь и дерьмо - как и не было ничего.

Так вот, о том мгновении, когда книга забирает твою душу:

"Губы мои растягиваются в улыбку, и все в зале начинают улыбаться. Я хохочу, и все хохочут. Я начинаю рыдать, а в зале тишина."
Два десятка слов перемещают происходящее из плоскости в объем. Только что его можно было при желании идентифицировать, как микро- или макросоциальное действо, миг - метагалактический уровень: одиночество в толпе; одинокий приход в мир и уход из него; крест, который ты должен пронести один.

После "Обители" Прилепина должна была появиться еще книга, которой мы приносим покаяние за то, что допустили в своей земле столетие назад. Не деды и прадеды - мы. Еврейская литература не забывает холокоста, напоминает о нем миру бесконечной поминальной молитвой и приходится иной раз слышать раздраженное: "Ну вот, завели свою шарманку, единственный в мире народ-страдалец, а сами те еще националисты!" А мне кажется - лучше так, чем Иваном, не помнящим родства.

Поговорили под шумок о репрессиях года три, с 85-го по 88-й, с тем же уровнем ответственности и вовлеченности, какой сопровождал все тогдашние модные темы: железный занавес, возвращенная эмигрантская литература, вся правда о номенклатуре, сексуальная революция, эзотерика разных сортов - и с видимым облегчением вывели из списка легитимных тем. Дальше кто старое помянет, тому глаз вон, да и вообще, масштабы тогдашних человеческих потерь сильно преувеличены. Забудьте, нешто более актуального нет?


Постим раздраженное в соцсетях: при распределении жизненных благ какой-то части недополучили. Или там же довольное - в этот раз потребительское ретивое удовлетворено, стало быть жизнь удалась. Можно и "о высоком", не какие-нибудь примитивы, понимание имеем. И все, оставьте нас в покое со своими репрессиями Да он ведь и не за тем пришел, чтобы биться пеплом Клааса в вашу грудь, он расскажет, как стучали копыта по мостовой и звенели трамваи, и трещали моторы автомобилей (не мягко урчали, как теперь), и благовестили колокола. А дальше вы сами решайте, хотите помнить о себе или предпочтете все забыть.

[Victor Sonkin · Rating 2 out of 5]

Unfortunately, this is a typical Russian novel of these days: wistful staring into the past, a number of separate disjointed narratives, virtually no plot to speak of, no character that looks remotely like a human being, mysterious Russian soul. At least it is written in good style (mostly, when the author does not attempt to mimic the style of a 19-year-old girl born in 1980). Laurus was also kind of boring and long-winded, but it had the benefit of being much closer, it seems, to the author’s heart, and featured a much more interesting set of characters. Plot-wise it is a story of a guy born in 1900 and frozen at the Solovki labor camp during Stalin’s purges. He is miraculously restored to life in 1999 (why not now? to avoid dealing with today’s political situation?) and finds his puppy love a very senile woman in a near-death state, but also her young granddaughter, with whom he immediately begins to live, beget children etc. The ending is inconclusive; defrosting seems to have had some adverse effects, plus the hero/narrator might have died in a plane crash. As aviation novels go, Crichton’s Airframe is much better.

[Hugh · Rating 4 out of 5]

Vodolazkin's previous novel Laurus was very enjoyable and original, so I was very keen to read this one.

This book is very different, and is set in the recent past around the time of the millenium. The first half of the book is the diary of Innokenty Platonov, who wakes up in hospital and gradually recovers his memory. His memories are of the early twentieth century, and the early days of the revolution are recalled in vivid detail, as are the events which led him to be sent to a gulag.
It emerges that he has been cryonically frozen in 1930, and has now been defrosted and revived. This stretches scientific credulity too far for my taste, but is just about forgivable as a framing device that allows Vodolazkin to compare modern Russia with its Soviet past.
Innokenty discovers that his first love Anastasia is still alive but in terminal decline in hospital.
When she dies he begins an affair with her granddaughter Nastya, who soon becomes pregnant.

In the second half of the book the narration alternates between Innokenty, Nastya and Geiger, the experimental scientist who has revived him. Innokenty's brain deteriorates and the narrative becomes more fractured to reflect this.

I am a little in two minds about this book. The storytelling is often brilliant, there are lots of funny moments and it is an interesting reflection on the character of modern Russia, but I couldn't suspend disbelief in the central premise.

[Agnese · Rating 5 out of 5]

‘Why is it you keep writing?’
‘I’m describing things, sensations. People. I write every day now, hoping to save them from oblivion.’
‘God’s world is too great to count on success with that.’
‘You know, if each person were to describe his own sliver of that world, even if it’s small . . . Although why, really, is it small? You can always find someone whose field of view is broad enough.’
‘Such as?’
‘Such as an aviator’

The Aviator by Eugene Vodolazkin, translated from the Russian by Lisa C. Hayden,  strikes the perfect balance between a philosophical discourse on the relationship between memory and history and a moving exploration of the existential crisis of the protagonist, who is transported from his historical time period to the modern world.

A thirty-something-year-old man named Innokenty Petrovich Platonov, who was born in 1900 and witnessed the Russian Revolution of 1917, mysteriously wakes up in 1999 at a hospital in Saint Petersburg with no memories of who he is and how he got there. On the instruction of his doctor, a man named Geiger, Innokenty starts writing down his thoughts, observations, and recollections in a notebook, and, for the most part, the story is told through his journal entries, as he slowly regains his memory.

This time travel concept isn't particularly new and has been used before, both in literature and film, usually for the purpose of social commentary expressed through the perspective of a, often rather naive, character, for whom a lot of the everyday aspects of modern day life are completely new, however, the central character of The Aviator is far from a wide-eyed young man and instead comes up with some very insightful comments about Russia in the 90s, following the collapse of the USSR.

As Innokenty tries to piece together the fragments of his memory, we see him grapple with an intense yearning to find a way back to the past, either through the few remaining witnesses of his time or through his own recollections, because he feels that by being transported from his time, he has also lost a fundamental piece of his identity. This becomes one of the major themes of the novel, and Innokenty continuously returns to the thought-provoking question: to what extent our identities are shaped by the time period that we live in?

The time that had given birth to him remained somewhere far away; maybe it was even gone forever. He is in a different time now, with his previous experience and previous habits, and he needs either to forget them or recreate an entire lost world, something that’s not simple at all.

Innokenty's miraculous comeback makes him an instant celebrity in 1999, but, whenever he's interviewed by journalists about the turbulent historical events of the early 20th century, he tries to steer the conversation away from these major historical events and instead chooses to focus on the seemingly unimportant details such as sounds, smells and other sensory experiences from his past because he believes that these small details are the ones that actually make up a person's life.

The main thing is not to overvalue events as such. I do not think they come into being as something internally particular to a person. After all, they are not a soul that determines personality and is inseparable from the body during life. There is no inseparability in events. They do not compose a part of a person: to the contrary, a person becomes part of them. A person falls into them as people fall under a train – and just have a look at what’s left of you after that.

It's remarkable how the author manages to introduce and discuss so many aspects that characterize life under the Soviet regime, while, at the same time, never losing focus of the central story - the life story of Innokenty Petrovich Platonov. But that doesn't mean that the author shies away from discussing the horrors of the Soviet era. In fact, one of the most harrowing scenes in the novel describes in grisly detail, the conditions on the barge that transported Innokenty and the other prisoners to a forced labour camp in the Solovetsky Archipelago.

What also stood out to me in this book were the many references to Daniel Defoe's 1719 novel Robinson Crusoe that is not only Innokenty's favourite childhood book but the story of Robinson Crusoe also becomes a great allegory for the unusual situation that Innokenty finds himself in. Similar to a sailor, who is shipwrecked on a deserted island, Innokenty is a man, who is cast out of his own time and is yearning to find a road back to the past. Moreover, Innokenty uses Robinson Crusoe as an example of a man, who uses his imagination to create something good and beautiful, as opposed to the man-made horrors that were invented during the Soviet era.

Those who created the Solovetsky hell had deprived people of what was human, but Robinson, after all, did the opposite: he humanized all the nature surrounding him, making it a continuation of himself. They destroyed every memory of civilization but he created civilization from nothing. From memory.

The Aviator is an impressive, carefully constructed, and skilfully translated novel that manages to maintain a delicate balance between philosophical ruminations on memory, loss, and history and a deeply moving exploration of one man's personal tragedy of being cast out of his time. Highly recommended!

Review originally published on my blog: https://beyondepilogue.wordpress.com/...

[Katia N · Rating 3 out of 5]

2.5 звезд на самом деле

Больше всего в этом романе мне понравилась обложка. Она как-то красиво и кратко описывает все то, что состоялось в этой книжке. Как многие здесь уже говорили, первая часть книги очень хорошо написана - интересный сюжетный трюк, который позволяет посмотреть глубже в природу памяти. Очень хорошо создана атмосфера детства и взросления в начале двадцатого века. Трогательные детали, оживляющие ушедший мир, зарождение чувств и платоническая страсть. Вот, если бы автор сосредоточился на всем этом, рассмотрел бы этот мир глубже, мне кажется, роман бы удался.

Но, когда появились лагеря, я стала опасаться, что это ни к чему хорошему не приведет (в плане романа). Я просто не верю автору. Не потому что все было по-другому, а потому что это такая огромная трагичная и монументальная тема, что она не впихивается в этот сюжет вот так просто. Про это, мне кажется, нужно либо отдельно писать роман, либо оставить это тем, кто это все пережил.

Потом еще хуже - зачем-то еще одна героиня с одинаковым именем и родственными связями, какое-то нагромождение голосов - непонятно, должны ли они отличаться или сливаться. Теория "дерьма" как движущей силы переворотов и преступлений. Наблюдение со слов главного героя, что может быть русскому человеку нужна тоталитарная система иначе - хаос. И много другого-разного в этом ключе.

И в конце мы дошли даже до Федора Михайловича с его "тварью дражащей или право имеющей". Ну, он потратил по крайней мере целый роман, чтобы этот вопрос как-то убедительно для себя решить. А тут всего несколько страниц показалось автору достаточно.

В общем, вторая часть - солянка сборная в лучшем случае. Такое впечатление, что автору нужно было спешить, чтобы это все как-то закончить.

Насколько мне понравился Лавр, настолько этот роман мне показался неглубоким, несмотря на огромный исторический замах и обещающее начало.

[Marius Citește · Rating 4 out of 5]

„După ce am mâncat pepenele, au rămas cojile, netede, verzi, foarte frumoase. Eu n-am lăsat să fie aruncate și le-am pus sub verandă, ca să le mai admir. În ziua următoare își pierduseră luciul, iar după alte două zile s-au zbârcit. Dar eu tot n-am lăsat să fie aruncate la gunoi, fiindcă îmi rămăsese în minte frumusețea lor, și au mai stat sub verandă o vreme. Pline de muște. Și atunci am înțeles: frumusețea se vestejește foarte repede.”

„E liniște ca în Rai. Mi se pare, nu știu de ce, că în Rai trebuie să fie liniște. De fapt, uite-l, Raiul. În casă dorm mama, tata și bunica. Ne iubim unii pe alții, ne e bine împreună, e tihnă. Nu e nevoie decât ca timpul să înceteze să se miște, să nu tulbure binele care s-a instaurat. Nu vreau evenimente noi, las să existe ceea ce este deja, ce, e puțin? Pentru că, dacă totul o să continue, oamenii dragi mie o să moară. Cei care dorm liniștiți în casă o să moară. Ei nu știu că fericirea noastră e suspendată deasupra unei prăpăstii îngrozitoare.”

[Sara Bakhshiani · Rating 5 out of 5]

حاجی من با این کتاب و جزییاتش زندگی کردم!
فکر نمیکردم یه کتابی بتونه اینقدر قشنگ و لطیف
و با این ژانر بپردازه به توصیف جزیئات کوچیک و بزرگی که توی زندگی جریان داره.
.
بعد از کتاب کافکا در کرانه این دومین کتابیه
که میخوام حافظم پاک بشه تا بتونم دوباره بخونمش :)
.
متاسفانه چک کردم ولی کتاب دیگ ای از این نویسنده ترجمه نشده بود
ولی مترجم کتاب خانم زینب یونسی چندتا کتاب دیگ هم ترجمه کردن که
خوندن اونا رو تو برنامم میزارم!
.
در کل اگر به جزئیات زیاد علاقه دارین و بجای واقعه‌های تاریخی مثل
جنگ ها و پیروزی ها و شکست ها، گفتگوها و بوها و تصویرها براتون مهم تره
این کتاب دقیقا برای شماست :دی.

[Mohammad · Rating 1 out of 5]

داستان از جایی شروع می‌شه که خانم زینب یونسی که اگه بخوام طبق این اثر قضاوت کنم، مترجم بدذوق و بسیار توانا به جای ترجمه آثار روسی کلاسیک، تصمیم بر ترجمه آثار معاصر روسی می‌گیره. متاسفانه مشکل از جایی شروع می‌شه که ادبیات روسیه در قرن بیستم این‌قدر مشت و لگد و گلوله و تبعید حواله‌ش شده که تمام بدنش کوفته‌س و یک نیمه‌آدم خسته و ملولی بیش نیست که هر روز در اتاقی به تندیس‌های داستایفسکی و تالستوی و چخوف خیره می‌شه و دیگر انگار به یاد هم نمی‌آره که این اسطوره‌ها کی بودن و چطور می‌نوشتن.
کتاب به صورت گزارش‌های تک صفحه‌ای الی دو صفحه‌ای آغاز می‌شه و از لحظات شخصیت اصلی داستان در زندگی فعلیش در درمانگاه به گذشته و تاریخ شوروی می‌پره. مشکل به‌نظر من از جایی شروع می‌شه که تکنیک پرش‌ها و زمان‌هایی که انتخاب شدن بسیار بد هستن، یعنی اصلاً این‌قدر هر خاطره به بَعدیش نامربوط بود که هی از جریان روایت خارج می‌شدی. بگذریم که کل جریان به‌خاطر آوردنشم مشکل داشت، به یاد نمی‌آورد نمی‌آورد یهو یه صحنه رو کامل و بدون جزئیات و خیلی دقیق گزارش می‌کرد، اصلاً نمی‌تونست تم خیالی و رویاگونه‌ی به یاد آوردن خاطره رو درست منتقل کنه برای یه انسانی که تازه فراموشیش رو از دست داده. مورد بَعدی که به‌نظرم فاجعه‌ی این کتاب رو برای من حداقل رقم زد، این‌که گزارش‌ها زیادی کوتاهن. نویسنده قصد داره توی دو صفحه یه زمان گمشده‌ای از تاریخ زندگیش رو بیرون بیاره و فضاسازی کنه و بهش معنا ببخشه، مشکل این‌که توان این کار رو در دو صفحه نداره. بیشتر از یه سری توصیف زیاد سمبلیک شاعرانه و یه دیالوگ آبکی که خریدار ترحم آدم هست چیزی تحویل نمی‌ده. خاطرات تا می‌آن جون بگیرن، تموم می‌شن و این روند این‌قدر ادامه داشت که سرسام گرفتم‌ از دستش آخر سر.
نویسنده در ابتدای کتاب و چندین‌بار در خود متن اشاره می‌کنه که این کتاب ترسیم‌گر زندگیه، به‌نظر من اصلاً موفق نشده. داستان کوتاه‌های آلیستر مک لاود به‌نظر من ترسیم‌گر زندگی و خُرده جزئیات کوچک هستن. اما این کتاب واقعاً نتونست حسی رو به من در هیچ صحنه‌ای از کتاب بده.
مشکل حاد بعدی تکیه کردن به اسم شخصیت به جای شخصیت‌پردازیه که این نمونه رو خیلی توی ادبیات ندیدم. نویسنده اصلاً توان ساخت شخصیت رو نداره و به جاش سعی می‌کنه اسم اون شخصیت رو این‌قدر و این‌قدر تکرار کنه که به جای این‌که هویت و خود اون انسان برات به شخصیت تبدیل بشه، اسم اون فقط برات معنی داره. آناستازیا، گی‌گر و چرا نام ببریم اصلاً، تمام شخصیت‌های داستان هیچ نکته‌ی متمایزکننده‌ای از هم نداشتن.

من کتاب رو تا نصفش بیشتر نتونستم تحمل کنم و متاسفانه در نیمه رهاش کردم، با توجه به این‌که همه‌ی ریویوهای کتاب مثبته، من اون شخصی نخواهم بود که بگم این کتاب رو نخونین یا فلان!
خودتون امتحانش کنین و شاید جزو دسته‌ی عاشقانش قرار گرفتین، من اما تا حد ممکن سعی می‌کنم بند کفشام رو سفت کنم تا بتونم از این کتاب و نویسنده دوری کنم.

[Diana Gazarova · Rating 5 out of 5]

Книга большой глубины. В первый вечер прочитала половину, а дальше уже намеренно (сознательно и неосознанно) сбавила темп, для того чтобы осмыслить, не потерять в этом темпе ни одной мысли и тем более своих мыслей, вызванных книжной. Сколько там всего затронуто! Конечно, если коротко, то лучше всего привести слова из эпиграфа к книге:
"– Что вы всё пишете?
– Описываю предметы, ощущения. Людей. Я теперь каждый день пишу, надеясь спасти их от забвения.
– Мир Божий слишком велик, чтобы рассчитывать здесь на успех.
– Знаете, если каждый опишет свою, пусть небольшую, частицу этого мира… Хотя почему, собственно, небольшую? Всегда ведь найдется тот, чей обзор достаточно широк.
– Например?
– Например, авиатор."
Проблема преступления и наказания, личной ответственности за происходящее, боли, страдания, любви. Потрясающий рисунок Шемякина специально для этой книги.
Много чего запомнилось, например, это: "Он сказал: покаяний не жди. В который раз спрашиваю себя: почему? Для чего-то же он был оставлен живым до ста лет – не для покаяния ли? Он великий преступник, и Всевышний, возможно, всё оттягивал его уход, давая ему возможность од��маться". А ведь никогда раньше не задумывалась, что, может, для того, чтоб одумался человек. Очень глубокая мысль.
Лейтмотивом проходит фраза из детства героя "Иди бестрепетно!" Но как идти без трепета по жизни - решает, конечно же, человек самостоятельно. Наверняка еще перечитаю.

[Sve · Rating 4 out of 5]

Имах притеснението, че тази книга ще ми дотежи, но Водолазкин пише изключително елегантно за злото, смъртта, паметта и забравата, че буквално препусках през страниците. Хареса ми отворения финал. "Авиатор" за мен влиза в диалог с "Времеубежище" на Георги Господинов, което намирам за много вълнуващо.

[Emiliya Bozhilova · Rating 3 out of 5]

Какво остава от Темида, ако по невнимание и отчупим везните? Остават превръзката на очите и мечът. Чудна метафора, Водолазкин!

Мечът на историята отдавана е съсякъл многократно Русия, съсякъл е и живота на Инокентий Платонов. Връстник на века (20-ти век), с име като на руски светец или патриарх и фамилия, дълбаеща към първоизточниците на все още действащите и днес философски концепции за живота, смъртта, историята и смисъла. Инокентий преживява ужаса на лагерите, за да приключи живота си замразен като безумен експеримент от 30-те и да възкръсне като Лазар през мандата на вечнопияния Елцин.

В историята няма голям смисъл, няма и линейност, а по-скоро цикличност, казва Водолазкин - теза, застъпена и в “Лавър”. И всяко историческо събитие е задействано и заслужено от натрупаната човешка енергия (да, дори диктатурите и лагерите), и следователно някак предопределено. Не съм много съгласна, но изложението е интересно. Читателят ще намери много за лагерите, за историята, за съдбата, за преплитането на епохите и техния диалог. Стилът на Водолазкин е мелодичен и обаятелен, поръсен с доста меланхолия и малко черен хумор. Религиозността много не ми допада, но тук авторът не е прескочил мярката.

Също така нееднозначно е за мен решението на автора да оформи двете части на романа по съвсем различен начин. Първата ми беше консистентна и хармонична, много ми хареса. Втората заби към метафизика, а накрая и към Достоевски. Усилващият се хаос в изложението (умишлено илюстриращ състоянието на главния герой) и натъртващата носталгия по някакво илюзорно златно време (главният герой не е съвсем представителна извадка за Русия), както и неумението за изграждане на женски персонажи (какво толкова има Водолазкин срещу модерната жена?! Не е по “християнски” добродетелна?!) забавиха темпото и разляха картината от първата част. Но все пак - красиво и замислящо.

П.П. Ще сваля оценката надолу. Книгата ме подтикна да отворя “Архипелаг ГУЛАГ”. За което съм признателна. Но така самият “Авиатор” вече ми се струва - в хубавата си първа част - черпещ от мощна традиция, и доста “копи-пейст”. Във втората си част - с цялата отвлеченост и въздишки по златното минало - никак не компенсира…

⭐️3.5 звезди⭐️

[Maria Roxana · Rating 5 out of 5]

”Există ceva care rămâne dincolo de limitele cuvintelor și ale culorilor. Tu știi că există, dar nu poți accede la acel ceva-acolo e abisul.........”

[Soheil Rad · Rating 1 out of 5]

اگه برای لذت بردن از خوانش یک اثر روسی سراغ این کتاب می روید قطعا سرخورده می شوید. ملغمه ای از توصیفات بی سروته و طولانی، داستان ضعیف بدون شخصیت پردازی، تشریح آبکی شرایط روسیه در ابتدای انقلاب بلشویکی و فلسفه بافی نویسنده محترم همه در کنار هم اثری را به وجود آورده اند که برای تمام کردنش لحظه شماری می کردم.
این ستاره اجباری را هم برای ترجمه خوب خانم یونسی درنظر می گیرم که علی رغم پرش های پاراگرافی این فرصت را فراهم کردند که کتاب را به پایان برسانم

[Georgi · Rating 5 out of 5]

Как ми хареса тази книга, как ми хареса…

А, признавам, не бях съвсем сигурен в началото. Прочетох няколко отзива предварително (избягвам да го правя, но…) и в главата ми останаха откъслечни фрази като „Лавър“ е по-добра!“ и „втората част не е толкова добра„. Но започнах „Авиатор“ на Евгений Водолазкин, при това без да съм чел „Лавър“, а тя взе, че тръгна отлично… Изобщо не усетих как я преполових, как дойде тази „втора част“, уж не толкова добра, как по нищо не долових да пада нивото, да губя интерес или да издиша някъде. И ето ме, затворил последната страница, все още подвластен на страхотно разказаната история, с блуждаещ из прочетеното ум, извадил три страници с цитати, изписани в тефтера с тънкописец. Обичам когато става така...

Когато Инокентий Платонов се събужда в болничната стая, в съзнанието му изплуват откъслечни картини, но нищо повече. Не помни много, има висока температура, а единствените хора, които вижда, са доктор Гайгер и сестра Валентина. Станал жертва на безмилостен експеримент през 30-те години, Платонов е замразен в азот и върнат към живота в една друга Русия, в края на 90-те. Предстои му да изгради парче по парче пъзела на собствената си личност, на нелеката си съдба, пратила го от обятията на любимото момиче в следреволюционен Петербург в сталинисткия лагер на Соловки. Предстои му и да се опита да запълни една огромна бездна – светът, който познава, не е същият, хората ги няма, нравите са различни.

Водолазкин старателно избягва всички капани, които подобен сценарий би могъл да заложи пред писател с твърде голямо въображение. Въпреки фантастичния елемент книгата е далеч от измисленото, звучи изключително правдоподобно. Привикването на Платонов към новата реалност е проследено без излишни емоции, без впускане в многобройни примери за „културен шок“. Всъщност бившият лагерник учудващо бързо свиква с Русия от края на 90-те. Дори моментите, които в една филмова версия биха били изпълнени с драматизъм – срещите с единствените двама души, които е познавал и които, вече престарели, все още са живи – Водолазкин не е позволил да завихрят предвидими емоционални бури и да хвърлят оттенъци върху историята. Впечатли ме много силно това. Друг вероятно би направил срещата с Анастасия и Воронин крайъгълен камък на романа, но Водолазкин ги оставя да отминат като кратки епизоди, почти несъстояли се. Невероятната случайност на събирането им отстъпва пред неумолимите закони на природата, старостта, бездната, разделяща ги по необратим начин. Локомотивът на историята профучава, тези срещи не са гари…

„Ето, затичваш се ти по живота със слаба надежда да излетиш и всички те гледат със съжаление, в най-добрия случай – с неразбиране. Но ти излиташ и всички те от високото ти изглеждат като точки. Не защото за миг толкова са се смалили, а защото планът отгоре (лекции по основа на рисунката) ги превръща в точки – стотици извърнати към теб точки – лица. Зяпнали, както ти се струва. А ти летиш в избраната от теб посока и чертаеш в ефира скъпи за теб фигури. Застаналите долу им се възхищават (може би мъничко завиждат), но са безсилни да променят каквото и да било, тъй като в тези сфери всичко зависи само от умението на летящия. От прекрасния в своята самота авиатор“.

Цялото ревю тук: https://bibliotekata.org/2020/12/15/a...

[AiK · Rating 1 out of 5]

Впечатление - «не очень». Персонажи ходульны и неестественны. Иннокентий Платонов слишком уж заторможен и хладнокровен. Вспомнил он всё, но как будто он жил в наше время. Он застал в живых Анастасию, пусть миг узнавания у нее был краток, но она также хладнокровна. Ее первой мыслью мгновенно становится принятие вины на себя по убийству Заречного. Застал он в живых и Воронина, который без какого-либо вопроса заявил о своем нераскаянии. Возможно, это единственная мысль, которая мне показалась естественной во всем романе. Сотни тысяч карателей и доносчиков сталинских и брежневских времен тихо прожили и может еще живут нераскаявшиеся. По большому счету не раскаялся и Платонов, вспомнив не только о том, что именно он убил Заречного, но и свои чувства, особенно чувство омерзения. Неудачна коннотация отобранных для экспериментов лагерников «Лазарь». С претензией на глубину мысли роман назван Авиатором, как избранного видеть с высоты, с перспективы, целостно. Но действительно ли Платонов обладает этой способностью? Мне кажется, нет. Роман лучше было бы назвать «Заложник времени» или «Путешественник во времени из лагеря в Соловках в пост-советскую Россию». Очень не нравится как Анастасия называет возлюбленного «Платоша», что-то противное и мещанское в этом коверкании фамилии.

[Ubik 2.0 · Rating 4 out of 5]

Figlio del secolo

“L’aviatore” è un romanzo di difficile definizione, o meglio un romanzo per il quale qualsiasi classificazione risulterebbe riduttiva; può essere un romanzo storico, un racconto sulla diversa percezione del tempo negli eventi storici e in rapporto alle vicende che investono l’ esistenza di una singola persona, oppure può essere riportato all’assunto fantascientico che ne determina la successione degli avvenimenti. E’ comunque opportuno mantenersi sul generico, perché si tratta di un romanzo che va vissuto abbandonandosi senza cognizione di ciò che attende il lettore per meglio immedesimarsi nella figura del protagonista Innokentij, un nome che è già un programma.

La prima magnifica parte di “L’aviatore” si apre [non è uno spoiler perché riguarda solo l’introduzione…] con un incipit non nuovo nella narrativa mainstream o di genere, ma funzionale alla tensione emotiva: un uomo si risveglia in un letto d’ospedale senza capire chi è, cosa è accaduto, chi sono le persone, forse sanitari, che si avvicendano premurose al suo capezzale rivolgendogli domande cui non sa rispondere o addirittura non comprende come e perché sono formulate.

In un tempo dilatato, scandito in forma diaristica dal narratore Innokentij, affioreranno in modo irregolare e sconclusionato, ricordi, sensazioni, pensieri, volti e luoghi che sembrano tessere di un puzzle ribaltato e sparpagliato, ma via via, attraverso un processo graduale descritto con grande efficacia, prendono consistenza, diventano particolari vividi benché in un contesto che rimane nella nebbia di una mente ottenebrata: particolari di una donna amata, di giochi infantili, di luoghi visti con i genitori e luoghi oscuri, poi l’incubo di un gulag e di torture che il corpo è stato costretto a subire. La sequenza di ricordi è interrotta da una cesura netta rispetto al tempo presente, una frattura temporale di cui Innokentij non riesce a percepire la natura e la dimensione.

Dopo un centinaio di pagine, la parte più affascinante e coinvolgente del romanzo, gli eventi si vanno delineando, grazie all’incastro dei ricordi in spezzoni sempre più articolati e di senso compiuto, e con l’aiuto prestato con particolare prudenza e gradualità dal medico che lo assiste.

E’ giusto fermarsi qui con i dettagli e limitarsi a sottolineare come l’autore sappia alternare senza stridore pagine di intimità, tenerezza e commozione a capitoli di agghiacciante orrore nei campi gelati dei lager delle isole Solovki (il medesimo luogo in cui Solzhenitsyn ambientò il suo “Arcipelago Gulag”) e a profonde riflessioni sulla soggettività dello scorrere del tempo in rapporto all’avvicendarsi degli eventi storici.

Un eccellente, originale e variegato romanzo, forse non all’altezza del capolavoro dell’autore, Lauro, anche perché, quando nell’ultima parte il narrante si scinde in tre voci distinte, il racconto acquista chiarezza e comprensibilità e si arricchisce di suggestive meditazioni che abbracciano tutto il XX° secolo, ma perde una parte del pathos e del fascino che aveva accompagnato la seconda nascita di Innokentij.

[Suad Alhalwachi · Rating 4 out of 5]

كان الكتاب في البداية بطيئا ولكنه يجعلك تفكر عما سيحدث! مستشفى ودكتور وممرضة (او لعلها ليست ممرضة) والمريض يفكر! والاشياء التي تحدث تجعلك تفكر!! ماذا يحدث هنا.

ونكتشف بأن هذا الشخص قد خضع جسمه للتجميد وهو قد قبل بذلك لان الحياة ستنتهي بالنسبة اليه حتى لو لم يتخذ القرار لانه كان من مسجوني النظام الروسي.

اذاً المكان هو روسيا والزمان هو قبل الحرب العالمية الاولى والمريض هو طفل في الحقيقة في ذلك الوقت.

اهم ما في الامر ان اعادة الحياة نجحت وطلب الطبيب من هذا الشخص ان يبدأ بكتابة كل ما يتذكره. هل هو طيار؟ ام رسام؟ ام كاتب ؟

بدأ في التذكر ، وراح يسأل عن الناس الذين كانوا معه قبل التجميد واكتشف ان صديقته لم تمت الى الان بينما جميع من كانوا معه قد ماتوا.

الحياة في ذلك العصر مخيفة نوعا ما ولكننا مررنا بحياة مثلها في عصرنا هذا ولكن ليس بتلك القسوة. هذه ليست اول قصة اقرأها عن روسيا والحياة هناك ودائما اتخيل المعاناة ولا اريد ان اعرف كيف استطاع السجناء مثلا الاستمرار في حياتهم على الرغم من كل ماحدث. مثل ما يقول الانجليز no wonder that he accepted the body freezing idea.

الكتاب طويل نوعا ما ولكنه غير ممل، لان القارئ يريد ان يعرف ماذا سيحدث وهل سينجح في الحياة بعد ان أعيد للحياة

لو حسبت عدد الكتب التي تحدث عنها الشخص لامتلئت مكتبتي بها. لذا لم اسجلها (مهلا! ربما لابد ان اسجل بعضا منها لانها تبدو جميلة)

لن اتكلم عن نهاية القصة لانها محزنة جدا ولكن اوجد الكاتب نوعا من الظرافة في إنهائها بهذه الطريقة.

اقتباسات:
❞ كلمة أرجوك هذه سحقتني تقريباً. وتركت لديَّ في الحلق شجى وفي النفس أسى واختنقَ على أثرها صوتي. وبدأ السرير يصدر صريراً عندما رميتُ النعال واستلقيتُ، - هكذا يمكن أن تصرّ مفاصلي المتجمدة. ثم عاد لي صوتي وبدأتُ القراءة مرة أخرى. ❝

❞ ما هو الاكتشاف الرئيس الذي حققته في معسكر الاعتقال؟

⁠‫والسؤال، في جوهره، عادي مثل كل الأسئلة التي يحتوي على الكلمات «الرئيس»، «الأكثر»، وما إلى ذلك. والغريب في الأمر أنَّ طرح هذا السؤال تطلَّبَ مأمأة طويلة. ولكن كلما كان السؤال عادياً
اكتشف ان الانسان يتحول الى حيوان بسرعة لا تصدق❝

❞ فكَّرتُ فجأة، ربما من الأفضل لو كان ماركس رساماً - هو وأتباعه الكثيرون. ليتهم استنسخوا رسم تمثال داود للفنان مايكل آنجلو، ومحوا الجرافيت الزائد بالخبز الجاف، وسافروا إلى مدينة بلييوس ليرسموا.
أعتقد أنّهم لو فعلوا ذلك لكان الحزن في العالم أقل❝

تذكرت بأن احد القادة الروس قد جمد بدنه ايضا ولكني لا اتذكر من هو (ربما لا بد ان ابحث في قوقل)

[Viktor Stoyanov · Rating 5 out of 5]

Полет през времето, през шума и нравите, в търсене на виновните. В търсене на любовта.

Колко модерни станаха романите тип "дневник". Или това е формат, който под една, или друга форма никога не излиза от мода. Причината е, че човек се предполага е най-откровен в дневника си, изправен сам пред себе си. Така е и в тази книга. И наблюдавам тенденция, че форматът е много добре приеман от по-младите читатели. Когато е направен така умело - за всички възрасти.

Нашият Авиатор ще се опита да запълни белите петна с помощта на водене на 'log", а във втората част на книгата ще се включат и неговата любима (внучка на първата му любима) и възкресилият го лекар - личният Исус на нашия Лазар. По-скоро Лазар, отколкото Авиатор, само без шанса за дълги години проповядване. Няма страшно - текстът ще остане. Това му е хубавото.

Хубавото за мен се оказа сравнението в началото на века и в края му (XX век). То става посредством пътешественик във времето. Е, малко позамръзнал, но с достатъчно топла душа, за да пренесе духа на времето си и да го сравни с новото си съвремие. Замразяването не е нов сюжет, но като цяло книгата успява да ни даде оригинален такъв. Допринасят разсъжденията върху политически и социални аспекти - сещате се какво време е в първите 30-тина години на XX век в Русия. Важно е да се изтъкне кое е важното на индивидуално човешко ниво - не са фактите описани от историята. Те са шумовете на града, на улиците, дори това, че в онова време хората не икономисвали от речта си. Разбира се, любовта. Разбира се, принципите на справедливостта.

Когато Бог желае, природата ще намери начин. Така ли го превеждат цитата? Малко по памет превеждам в движение. Наистина поне една дузина фантастични цитати могат да се извадят от книгата. Обаче е най-добре да ги прочетете в контекста на историята.

Заради това, че се обръща внимание на наистина важните неща. Заради посланията, които Авиаторът ✈ се опитва да предаде на дъщеря си. 5⭐

[Lauren · Rating 4 out of 5]

Like many English-speaking readers, I came to Vodolazhkin through LAURUS, and book that I think on often and loved. The Aviator picks up similar loose speculative strands like that story, but weaves an entirely new and immersive tale.

A young man is imprisoned in the first and one of the most notorious gulags in Soviet Russia: Solovetsky, a small archipelago above the Arctic Circle near Finland in the early 1920s. Innokenty is chosen to be part of a Soviet medical experiment to cryogenically freeze prisoners, to one day re-awaken.

...and he is the only successful case. He unfreezes and wakes up in 1999, completely unaware of what has happened, both to himself and to his country in the whole of the 20th century.

Yeah, maybe this sounds a little familiar... Marvel's Captain America and the Winter Solder have similar origins, and although Innokenty experiences some of the same shocks that Steve and Bucky feel when losing 80 years of history - all my friends and family are gone - everyone has cars now - what is a computer? - the speculative and fantastical elements mostly end there, and the tone is altogether different, more melancholic and philosophical - no shields, no metal arms, no super powers. It's an introspective story, as we learn right alongside Innokenty.

Told in diary entries in three perspectives, we get a mix of daily activities mixed with memories, and the desire to fill in the gaps of what has happened in the interim.

[Anastasia Bodrug · Rating 3 out of 5]

Dacă să nu vorbesc despre subiectul cărții și personaje, atunci cartea ridică o serie de întrebări care "te deranjează".
Stalin a fost un tiran care a ucis mii de oameni în lagărele de concentrare, dar ce e interesant, oamenii acolo ajungeau din cauza denunțurilor vecinilor, nu a lui Stalin. În lagăre erau agresați și aduși într-o stare deplorabilă de către lucrătorii lagărului, nu de Stalin. Dar totuși se dă vina doar pe conducătorii țării. Oamenii simpli nu aveau de ales. Ha.

*Spoilers*
În carte, Zaretsky de parcă nu avea de ales să-l denunțe pe profesorul Voronin sau nu, care nu i-a făcut absolut nimic rău și nu a avut niciun beneficiu de la executarea lui. El singur recunoaște că nu știe de ce a făcut asta.
Supraveghetorii lagărului au violat femei și bătut bărbați, au creat condiții de nesuportat pentru viață la ordinele personale ale lui Stalin?
Iată și personajul principal apără ideea că oamenii sunt întotdeauna demni de conducerea pe care o au.

Dar totuși să menționez despre carte, am rămas cam dezamăgită și cu multe întrebări.
Absolut defel nu mi-a plăcut sfârșitul și nu pot spune că e un sfârșit deschis unde cititorul alege ce va fi mai departe, simplu e un sfârșit nespus și neclar ce va urma nu doar cu personajul principal, dar și cu cei care îi erau alături.
Poate a fost greșeala mea că am citit-o în limba română și nu în limba rusă.

[Cristian China birta · Rating 4 out of 5]

Evgheni Vodolazkin este feblețea mea de când am citit Laur (primul roman pe care l-am citit de el). Așa că și cartea asta am citit-o pe sistem de la Like. Sau ceva.

Aviatorul se intitulează cartea.

Este cu totul altfel decât Laur sau decât Brisbane. Dar tocmai de aia e faină. Bine, oricum se simte stilul rusului în tot ce scrie.

Dar e ca io cu berea: o beau și la birou, și acasă, și pe plajă, și la munte. Tot bere beau, dar e altceva. Așa și cu scriitura lui Evgheni. Dacă îți place o tot bei. Pardon, citești :D

Recenzia video pe care am făcut-o cărții aici https://cristianchinabirta.ro/2020/01...

[Jane · Rating 3 out of 5]

Having just read Laurus by the same author and having enjoyed it, I was thrilled to read this one. The writer shows us 20th century Russia through the eyes of a man, Innokenty Platonov, who has lived through it. We see his childhood with two outstanding events giving us two recurring metaphors--an aviator, which appears first as Innokenty and his cousin play at aviators and the novel Robinson Crusoe, which his grandmother first reads to him as a child. They appear throughout the story, with shades of meaning. Innokenty wakes up in a hospital bed, with amnesia. The doctor, Geiger, gives him a notebook to write in his impressions and memories. The latter appear out of order, with some kind of trigger. The story switches from pre- and post Russian Revolution to 1999 back and forth. We follow his years in a concentration camp, having been denounced. To fill in the missing years, Geiger gives him reading material, which will clue us in as to what happened to Innokenty during those gap years. Geiger also breaks him in gently to modern times: i.e., television, computers. The second part of the book is the thoughts of three characters. There is a heavy spiritual dimension. Even the characters' names were symbolic: Innokenty=Innocent or guileless and Anastasia, a friend from his early years=Resurrection, as was also Nastya, his latter-day girlfriend then wife. Platonov=Plato=Philosophy, and the spiritual. This novel was enthralling and quite creative. I only wish there had been Notes explaining briefly how each Russian writer mentioned in the book, fit in. Some I could figure out, but I didn't understand the reference to Lermontov for instance. I thank LibraryThing for an ARC.

Highly recommended.

[Jenny's Lesestoff · Rating 5 out of 5]

Bislang die größte Überraschung in diesem Jahr.
Ein ca 30 jähriger Mann wacht 1999 in einem Krankenhaus aus dem Koma auf und beginnt langsam sich zu erinnern. Ihm fehlen fast 70 Jahre. Er ist 1900 im Zarengeführten russischen Reich geboren und durch seine Erinnerungen begleiten wir ihn durch Zarensturz, Kommunismus, Übergriffe durch Geheimpolizei, Zeit im Arbeitslager mit diversen Foltermethoden.
Sein größter Wunsch ist es seine damalige Freundin Anastassija wiederzusehen. Das ist ihm auch vergönnt, jedoch anders als gedacht.
Es ist ein sehr tiefgründiger Roman mit intensiven Gedanken ums sein und aus der Zeit gefallen sein.
Ich war gleichermaßen gefesselt, wie fasziniert von dem Erzählstil und den kritischen Blick auf unsere heutige Gesellschaft. Durch Innokentis ungeschönten Blick auf die Dinge fing ich zu grübeln und zu schmunzeln an.
Mir ist seine Geschichte unheimlich ans Herz gegangen, man fühlt seine Einsamkeit, seine Verzweiflung in der damaligen und in der heutigen Zeit.
Ein bedrückendes, mitfühlendes, grandioses Buch!

Mehr zum Buch und meiner Meinung gibt es im Lesemonat März auf meinem YouTube Kanal: Jenny's Lesestoff

[erich · Rating 2 out of 5]

вообще тот факт что водолазкин у нас современный_русский_писатель_тм это просто пиздец ну потому что это такие концентрированно консервативные и патриархальные тексты что там чуть ли не ПРАВОСЛАВИЕ САМОДЕРЖАВИЕ НАРОДНОСТЬ неоном светится с каждой страницы. ну и конечно все это уже у всех было и если ты решаешь писать книгу про репрессии надо уже иметь совесть и посидеть поспрашивать себя 'а кто я а что я могу' (печейкину привет) потому что писать ради того чтобы написать это просто некрасиво я вот могу в музей истории гулага сходить чтобы узнать что в слоне было плохо мне для этого докторская степень водолазкина по русской литературе как рыбе велосипед. и все это еще с претензией на какую-то лощеную интеллигентность автора. потому что евгений германович у нас такой умный и одухотворенный что находится за гранью современности (которая разумеется полна ЗВЕНЯЩЕЙ ПОШЛОСТИ). на самом деле все эти потуги на великие романы выглядят как жалкая калька с набокова авторства человека который к набокову не имеет никакого отношения (о подсознательных попытках слизать что-то у пруста я вообще молчу ну это очевидно еще от набокова) разбавленная пластами махровейшей такой мизогинии и приправленная ПРАВОСЛАВИЕМ и повествованием ВНЕ ВРЕМЕНИ потому что если вы вдруг не поняли ВРЕМЕНИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ и вообще пластиковые бутылки в древней руси это я не кринж запостил это литературный прием (это я уже про 'лавр' но суть от романа к роману не меняется). от всего этого хочется только блевать. ну да несколько поэтичных моментов в книге есть но потом ведь все равно хочется блевать. я вот раньше (во время чтения 'лавра') говорила что у меня к прозе водолазкина неприязнь какая-то необъяснимая поэтому вроде как бы для писателя простительная. мои тараканы. но вот после этого романа все понятно евгений у нас просто женщин ненавидит и скрыть это не пытается. если в 'лавре' я покривилась на графическом описании женского трупа (кто вспомнит тот вспомнит) и забыла то здесь уже не забудешь когда тебе через абзац пихают женские дневниковые записи на уровне пов фанфиков начинающих авторок но только хуже ('я люблю своего мужа он самый лучший пойду приготовлю ему покушать кстати почему я его полюбила история умалчивает наверное потому что у него хуй'). кто-то скажет что я преувеличиваю ну так вот нет. преувеличивает в первую очередь водолазкин потому что его эго так и лезет из текста как каша из кастрюли. евгений германович вы конечно простите но каша невкусная.

[Inga Pizāne · Rating 4 out of 5]

Grāmata, kas raisīja daudz pārdomu par atmiņu nozīmību, detaļu nozīmību. Galvenais varonis uzskata, ka nav svarīgu un nesvarīgu notikumu - viss ir svarīgs, - īpaši detaļas. Un tās tad viņš cītīgi apraksta, nākot pie samaņas un mēģinot salikt savu dzīvi atpakaļ kopā pēc atmiņas pilnīga pārrāvuma. Poētiska valoda, dziļas domas, sāpīgi mirkļi, identitātes meklējumi. Vērts iegrimt.