С еврейскими семейными сагами у меня обычно ассоциируются произведения Дины Рубиной и Людмилы Улицкой, поэтому чрезвычайно интересно было познакомиться с новым автором Еленой Винтцель (Ирина Грекова - это псевдоним). Что сказать, небольшая книга до краев наполнена жизнью во всех ее проявлениях: от радостей и счастья до тревог, разочарований и печали. Как и большинство книг еврейской тематики, эта история оказалась невероятно грустной, но, в отличии от Рубины и Улицкой, здесь ощущается настоящая безнадега… Конец просто разрывает душу. Я все-таки надеялась на более позитивный финал (хотя откуда бы ему взяться). Автор затрагивает множество вопросов, поднимает важные темы и показывает наглядно, на примере жизни одной семьи, как все происходящее вокруг влияет на главного героя и всех, кто с ним так или иначе был связан. Это страшная история. История жизни человека, одного из многих… Впрочем, есть в этой книге и светлые моменты. Найдется здесь и еврейский юмор, который всегда существует напополам с грустью. Единственное, что меня в некоторой степени покоробило - это слова в окончании произведения, так часто цитируемые когда речь идет об этой книге. Лично я никак не могу ими восхищаться: все-таки, на мой субъективный взгляд, уважение к человеку как к личности должно исходить не только от общества и окружающих, но и от самого себя к самому себе. И если уж так случилось, что стране (любой стране вообще, без конкретики) оказались ненужны умные, целеустремленные люди, где бОльшим спросом пользуются податливые и легковерные, то нет смысла пытаться «понравиться» насильно. Считаю, что в таком случае нужно иметь достаточно самоуважения и сил найти для себя новое, более подходящее место, где знания, умения, талант и стремление к покорению к новых высот, найдут себе применение и будут оценены по достоинству. Рекомендую к чтению (правда, не всем, а лишь тем, кто не пытается найти какие-либо оправдания больным на голову диктаторам и их злодеяниям).
I am so glad that I have not stopped reading before I started it. It was the last among the books I selected for this author, and as I was pretty tired by mediocre previous ones, I already thought about quitting… But then I openned “Свежо предание” — whoa, this is real literature!
“Свежо предание” was written in 1962, but its first publication was only in 1995. Why? Because it concerns one of most tabooed theme in the Soviet and even post-Soviet Russian literature, antisemitism. Despite its HUGE significance in the USSR, the problem was completely denied on all public levels even in the most “liberal” times, during the “Ottepel,” when many books about the GULAG were published. But a book about antisemitism in the USSR? No, absolutely not.
In the afterword to the book, Руфь Зернова said:
“Я не буду пересказывать содержание романа, — вероятно, вы, как и я, прочли его не отрываясь. Такой старомодный фокус знает И.Грекова — она пишет увлекательно. Я просто попробую объяснить, как случилось, что именно это произведение И.Грековой так долго ждало своего часа. Конечно, роман произвел огромное впечатление на всю редакцию «Нового мира». Редакционный шкаф в свое время уже был забит рукописями о тридцать седьмом годе, о страшных ночах, когда люди просыпались от звука шагов на лестнице, о лагерях… После того как там был напечатан «Один день Ивана Денисовича», а «Известия» — «Известия»! — немедленно подхватили новый курс и напечатали лагерный, но «положительный» рассказ «Самородок», бывшие зэки поверили, что и впрямь открывается новая эра. Больше того: редакции других московских журналов — даже софроновский «Огонек» — насторожились и стали охотиться за невиданным прежде материалом. Ася Берзер, редактор новомирской прозы, посмеивалась: «Я могу им что-нибудь уступить из этого шкафчика». Это продолжалось очень недолго — но все-таки был такой удивительный момент в советской периодике. Однако на еврейскую тему даже в самые розовые времена хрущевской оттепели было наложено табу. Что-то в этой теме было, видимо, особенно болезненное. Что-то вроде стыда возникало у Хрущева, простодушного партийца первых лет революции, от разговоров о советском антисемитизме. Он еще помнил, что «этого нет, потому что не может быть никогда». Во всяком случае, в своей знаменитой речи на Двадцатом съезде он ни слова не сказал о недавнем сравнительно «Деле врачей» и только потом, в своих записанных на магнитофонную пленку мемуарах, сквозь зубы признал, что Сталин был подвержен этому позорному явлению. Так или иначе, об эпохе еле прикрытого послевоенного антисемитизма вспоминать было не принято. Врачей выпустили? Выпустили. Реабилитировали? Реабилитировали. Слово «космополит» вышло из употребления? Бывшие антипартийные критики опять пишут? Псевдонимы не раскрываются?.. Какого же рожна? Мимо, читатель. Правда, в середине пятидесятых годов начался антисионизм — но разве это то же самое? Сионисты — это агрессоры и союзники американцев, и вообще, «мы хотим любить египтяночек, а агрессии мы не хотим!». И вдруг — роман о таком запретном и постыдном, чего вроде как и не было. О том, чтобы такое печатать, не могло быть и речи. Вообще, даже существование этой рукописи было для автора опасно. А вдруг она какими-нибудь таинственными путями проникнет в самиздат или — еще того страшнее — попадет за рубеж? И Твардовский сделал все, что мог: разрешил держать рукопись в редакционном сейфе. В том самом, где до 14 февраля 1961 года — дня своего ареста — хранился роман Гроссмана «Жизнь и судьба». Роман «Свежо предание» не был арестован. Он и в самиздат не пошел. Его читали только близкие друзья — литераторы. Горевали, что читатель увидит его нескоро — может быть, и впрямь только тогда, когда материал его станет преданием, которому верится с трудом.”
And I can assure you that this refusal to publish the book was not related to the quality of her writing: as I already said, this novel is beautifully written. It is much better than most of the Soviet literature overall. The story is really magical and moving from the beginning, but becomes more and more depressing later and ends very sadly.