Эта книга о жизни, страсти и смерти в просвещенном герцогстве Вюртембергском времен светлейшего герцога Карла Евгения, о старом обербоссиерере Людвигсбургской фарфоровой фабрики Иоганне Якобе Лойсе, который воспылал платоническими чувствами к юному торговцу апельсинами, о том, как юноша ушел на войну, а мастер мечтал и грезил о нем, и воплотил его в своих статуэтках. Дождался ли мастер своей любви? И получилось ли все так, как представлял себе Иоганн Якоб? Эта история - без купюр и умолчаний - о его вдохновении, его любви, его боли и его счастье.
Иногда мне начинает казаться, что русский гей-роман, как реформы Столыпина — неплохо шёл в нулевые, но случился (1911) 2013 год. Затем я откапываю жемчужины, и исторические аналогии как-то сами собой рассасываются. В этот раз ветром, разметавшим дым предсказаний о скорой кончине русского гей-романа, стал Анатолий Вишевский — университетский профессор в США и знаток немецкого фарфора, — который написал небольшую, в сущности, повесть о том, как мужские отношения сильнее всякого казеина скрепляются фарфором.
В середине 18 века боссиерер, а попросту формовщик фарфоровых фигурок, Жан-Жак Лойс приезжает в провинциальный Людвигсбург устраиваться на фарфоровый завод. Судьба благоволит немолодому вдовцу: буквально на следующий день он получает место старшего формовщика и возможность бесконечно повторять в фарфоре образ юноши Андреаса, к которому днем ранее “воспылал платоническими чувствами” (в первоначальном смысле платоническими — захотел с ним переспать), но который так не вовремя ушел на войну.
Долгие годы, которые Андреас проводит на войне, а обербоссиерер — в своей мастерской, перед нами разворачивается совершенно камерный и хрупкий, как ручка фарфоровой фигурки, Künstlerroman — роман о художнике и пути мастера. Лойс женится на девушке Андреаса, заботится о его незаконнорожденном сыне, наживает уважение коллег, состояньице и брюшко, страдает от запоров, а между делом лепит садовников, пастушков, продавцов яблок, крестьян, и меняет художественный стиль всего фарфорового завода — с маньеризма на натурализм. Меж тем с войны возвращается Андреас, и начинается новый роман — роман постаревшего Ашенбаха с повзрослевшим одноногим Тадзио (любой подобный сюжет напоминает либо “Смерть в Венеции”, либо “Лолиту”, не правда ли?), оканчивающийся спокойно и без драм самым естественным на свете способом.
Вишевский придумал историю своих фарфоровых статуэток (фотографии прилагаются) — такую же миниатюрную, хрупкую и приятную на глаз — и рассказал её по-настоящему мастерски: язык возвышенного и пронесённого сквозь годы органично и без неловкостей сочетается с языком телесных выделений и запахов — умение столь редкое в русской литературе вообще, не говоря уже о русском гей-романе.
«Вместе с клопами к мастеру пришло счастье. Счастье называло его «папиком» и каждую ночь топотало по бревенчатому полу: по пути к нему, а потом - по пути обратно, ненадолго останавливаясь в кладовке. Кроме клопов, с той ночи не переводилась и холодная телятина».
Если верить текстам, рассказывающим нам о европейском быте и том, какой была Европа, начиная века с XII и заканчивая XIX (по грубым прикидкам), то антисанитария, проблемы с личной гигиеной, а оттого и сопутствующие болезни, которыми страдали наши предшественники, описанные на страницах этого романа, нас, читателей, не удивят. Европа была грязной во всех смыслах этого слова. Грязной, нечистоплотной и изнуренной частыми войнами.
Посреди таких декораций и разворачивается история если не любви, то сильной одержимости одного фарфоровых дел мастера юным продавцом апельсинов, которого он, увидев только раз, не может забыть вплоть до их следующей, второй по счету, встречи. Встречает он не мальчика, но мужа, которого не пощадила очередная кровопролитная европейская война - у молодого человека изуродована стопа, отсутствуют пальцы на правой ноге, рана гноится. Кроме того он весь грязный, заросший, в изорванных лохмотьях - картина вполне себе правдоподобная. Его едва узнать!
Однако главный герой - обербоссиерер Лойс - узнаёт его в одно мгновение и тут же приводит к себе домой, хоть и успел за время их разлуки (коли можно это так назвать) обзавестись женой и усыновить ее ребёнка (здесь обойдёмся без дальнейших спойлеров).
Предмет одержимости мастера Иоганна Якоба Лойса - персонаж спорной привлекательности, потому и отношение к себе вызывает двоякое. Из описания очевидно, что он хорош собой: высокий, светловолосый, зеленоглазый, со стройной фигурой, длинными ногами и внушительных размеров достоинством между ног.
О его характере и жизни до войны читатель узнаёт крайне мало - автор скупо, в нескольких абзацах дал что-то понять о мальчике, продающем апельсины и не только на рынке. Мальчик как мальчик, просто слишком привлекательный для своего юного возраста простолюдин (хотя под конец романа в тексте есть намёк на его не совсем простое происхождение), на котором помешался несчастный мастер сразу по приезде в Людвигсбург.
После войны Андреас (так зовут одержимость мастера), безусловно, дичает, ведёт себя грубо, несуразно, но посттравматический синдром никто не отменял, он существовал испокон веков, сколько существуют войны. Мастеру все равно - он влюблён, одержим, готов терпеть что угодно, любые приступы агрессии и истерии, дабы больше не терять парня из виду, держать его подле себя до истечения отведённого ему срока. Наконец-то рядом с ним настоящий Андреас, из плоти и крови, изломанный жизнью, но живой! Не фарфоровая статуэтка продавца апельсинов, которую мастер с любовью хранил у себя в спальне все эти годы, а непосредственно ее прототип.
Ценит ли любовь и бескорыстие мастера Андреас? Поначалу - нет. Впоследствии - трудно сказать, ибо автор слишком много текста посвятил своему очевидному увлечению фарфоровым ремеслом и техниками изготовления статуэток, позабыв, что любовная история или история одной одержимости требует больше страниц для раскрытия и развития.
Вроде бы Андреас начинает ценить все, что сделал и делает для него Иоганн Якоб, а в постели даже называет его «папиком» (daddy kink, anyone?) и предлагает вместе ехать в Венецию - город влюблённых, услышав от мастера одну историю с легкими гомосексуальными нотками, произошедшую там. Это должно о многом сказать читателю, но трудно понять, насколько это все искренне и от души со стороны Андреаса. Мало слов, мало текста, мало характеров персонажей.
Возможно, кто-то скажет, что больше и не надо, не принято много и долго говорить о любви, но тогда не слишком ясна цель романа объемом в 192 страницы, из которых с десяток занято под черно-белые снимки фарфоровых фигурок и изделий и более сотни - под описание процессов их изготовления.
«Хрупкие фантазии...» - безусловно, роман любопытный и написанный хорошо, к чтению пригодный. К тексту претензий нет, скорее, они есть к содержанию и подлинной цели романа. Если автор хотел поразить нас знаниями о фарфоровом ремесле, ему это отчасти удалось. Об этом было рассказано слишком много. Если автор все же стремился раскрыть читателю историю любви/одержимости одного мастера юным продавцом апельсинов, удалось ему это тоже отчасти. Не хватило слов, событий, характеров. В общем, чего-то не хватило.
This entire review has been hidden because of spoilers.
4 столпа Хрупких фантазий обербоссиерера Лойса: геморрой, запор, нечистоты на улицах, сексуальное насилие. Хрупкими фантазиями я бы книгу не назвала, скорее это фантазии о том как посрать в кустах, когда у тебя лопается геморрой. Я шла в эту книгу с ожиданием, что это будет комбайн в сеттинге 18 века, ну чисто по оформлению книги и синопсису, а реальность была утрированной сценой в туалете, и если вы читали комбайн, то впочя. Именно после этой книги я задумалась о том, что к таким книгам должны писать контент ворнинги, ну или хотя бы тригер ворнинг на насилие.
Все ещё приправляется ночными горшками, которые выливают на дорогу. И Лойс ходит по этой дороге и наступает в какашки местного герцога и автор пишет об том. Ну то есть я знала, что тогда это было нормальным явлением, но хотела ли я читать об этом каждые 10 страниц? Нет. Я знала и про существование геморроя, и про запоры, но хотела ли я читать об этом? Тоже нет. Почему я дочитала? Книга всего 180 страниц, часть из которых отдана под фото фарфоровой посуды и фигурок, и первый ужас начался на 40 странице. Ну и написана книга хорошо, не скажу, что прям как из 18 века, но хорошо (кроме слова заморачиваться). Если бы даже автор оставил геморрой, запоры, нечистоты, но убрал это ежедневное насилие в конце, книга уже не была бы настолько отвратительной. Мой вывод: лучше купите два раза Саймон и программа хомосапиенс, чтобы поддержать попкорнов, а вот это не покупайте.
Дуже незвичайний і гіпнотичний текст. Стилізований під вишуканий стиль тієї доби, про яку пише автор, він водночас наповнений жорстким і часом жорстоким натуралізмом, який магічним чином контрастує з високопарною мовою. Попри море сюжетів, які мали б викликати огиду (наприклад, страждання головного героя від геморою та запорів проходять метафорою крізь весь текст), роман чомусь залишає відчуття тепла і світла. Навіть якогось затишку. Спокою. Не знаю, як це вдалося автору :) Можливо, це моя індивідуальна на нього реакція.
Крім цього, слід відзначити, що за текстом стоїть скрупульозне вивчення історії порцеляни та тогочасного побуту взагалі. Як історичний текст теж читається достойно.
Книга атмосферна і так знизу відкриває нам деталі промислу ліпки статуеток другої половини 18 ст. Красиві і смачні, красномовні описи побуту в той час, приправлені фото статуеток і монет виштовхують тебе в книгу. Тому читається легко і досить невимушено. Проте інколи сюжет сповільнюється і пришвидшується неприродньо, про мотиви залишається тільки здогадуватися, а певні герої позбавлені шансів на розвиток. Рекомендую почитати усім любителям історичного роману та художньої "літератури речей".
Мерзко, просто фу. Если покупаете - огромный tw на sexual violence!!!! Дочитала только потому что купила, купившись на описание, под конец просто было тошно. Теперь не знаю, куда эту книгу убрать подальше.