What do you think?
Rate this book
Неудобное прошлое: память о государственных преступлениях в России и других странах
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым. В действительности, утверждает исследователь мемориальной культуры Н. Эппле, когда речь идет о непосредственных преемниках преступников и о живой политической реальности, подобного рода прецедентов до сих пор не существует. Даже хрестоматийно образцовый пример Германии, по его мнению, нельзя считать безусловным успехом. Книга посвящена сравнению отечественной проработки прошлого с опытом других стран — Германии, Испании, Аргентины, Польши, ЮАР, Японии — в целях наметить общие принципы такой работы для успешного изживания коллективной травмы и достижения гражданского мира в России.
576 pages, Hardcover
First published January 1, 2020
202 people are currently reading
1450 people want to read
Ratings & Reviews
Friends & Following
Create a free account to discover what your friends think of this book!
Community Reviews
Displaying 1 - 30 of 83 reviews
March 5, 2024
“War is peace. Freedom is slavery. Ignorance is strength.”
George Orwell
I read this book some time ago and was not going to write a review, but current events made me change my mind. So here we are.
The author of The Uncomfortable Past probes into the darkest sides of the history of the 20th century - such as mass murders, repressions, forced deportations, and other political crimes.
He takes pains to prove that safeguarding memories of the difficult past and taking responsibility for it are highly important for any society. Not only does the past inform us about the future but it also intervenes in the present.
A significant part of the book is devoted to Stalin's crimes and the wistful fact that they were not duly explained and unequivocally defined as state crimes despite several attempts. This unreflected past seems to continue affecting public sentiment in contemporary Russia. According to the polls, many people regard Stalin not as a tyrant who is responsible for state terror but as an 'effective manager' and the leader who won the war and saved the country. They tend to believe that not all victims were innocent. In their view, some of them were condemned rightly, others were a kind of flotsam and jetsam, collateral damage so to speak.
Such an approach to history when repressions and other forms of oppression are neglected is likely to diminish social empathy and lessen the value of human life.
The author shows that the traumatic experience of the Soviet Union is not unique at all. Many countries have experienced similar events in the past. Nazi Germany, Japan during WW2, Franco in Spain, Argentina's dirty war, Pinochet in Chile, and apartheid in South Africa can be mentioned among others. Most of those countries whose governments killed civilians to intimidate others and/or because of paranoid dictators obsessed with an idea and afraid of their own shadow managed to reflect on their past and somehow come to terms with it. Having worked out the traumas of the past they have stolidly entered the path of democratic development.
Having analyzed the huge mass of information, the author comes to the conclusion that giving the most accurate estimates of the number of victims of state crimes is needed.
Figures may become a point on which most people would consent. Behind every figure stands a real person and their tragedy. One of the methods that has proven its value is to create reconciliation commissions.
They are instrumental in building bridges between groups of people who may have different visions of the same events.
Paying compensations to victims when it is possible is also important.
To make a long story short, these and other actions contribute to understanding and accepting the tragic past. Condemning the repressions and opening up to democratic change often go hand in hand. The examples of successful transition from dictatorship to democracy across the globe being highlighted in the book.
Why is collective memory, that is, how society or different groups of people remember and forget the past, so important?
What is the impact of keeping and dispersing false memories?
Countries should try to learn the truth about the past, no matter how traumatic it may be, to avoid committing crimes in the present and future, such as starting an aggressive war against an independent state. I am referring to Russia's invasion of Ukraine. Those people in Russia who seem to be against this war can achieve very little. All those who know the history of WW2 could not fail to see analogies between Hitler's justifications behind his invasion in Poland and Putin's most recent speeches.
#stopwar
George Orwell
I read this book some time ago and was not going to write a review, but current events made me change my mind. So here we are.
The author of The Uncomfortable Past probes into the darkest sides of the history of the 20th century - such as mass murders, repressions, forced deportations, and other political crimes.
He takes pains to prove that safeguarding memories of the difficult past and taking responsibility for it are highly important for any society. Not only does the past inform us about the future but it also intervenes in the present.
A significant part of the book is devoted to Stalin's crimes and the wistful fact that they were not duly explained and unequivocally defined as state crimes despite several attempts. This unreflected past seems to continue affecting public sentiment in contemporary Russia. According to the polls, many people regard Stalin not as a tyrant who is responsible for state terror but as an 'effective manager' and the leader who won the war and saved the country. They tend to believe that not all victims were innocent. In their view, some of them were condemned rightly, others were a kind of flotsam and jetsam, collateral damage so to speak.
Such an approach to history when repressions and other forms of oppression are neglected is likely to diminish social empathy and lessen the value of human life.
The author shows that the traumatic experience of the Soviet Union is not unique at all. Many countries have experienced similar events in the past. Nazi Germany, Japan during WW2, Franco in Spain, Argentina's dirty war, Pinochet in Chile, and apartheid in South Africa can be mentioned among others. Most of those countries whose governments killed civilians to intimidate others and/or because of paranoid dictators obsessed with an idea and afraid of their own shadow managed to reflect on their past and somehow come to terms with it. Having worked out the traumas of the past they have stolidly entered the path of democratic development.
Having analyzed the huge mass of information, the author comes to the conclusion that giving the most accurate estimates of the number of victims of state crimes is needed.
Figures may become a point on which most people would consent. Behind every figure stands a real person and their tragedy. One of the methods that has proven its value is to create reconciliation commissions.
They are instrumental in building bridges between groups of people who may have different visions of the same events.
Paying compensations to victims when it is possible is also important.
To make a long story short, these and other actions contribute to understanding and accepting the tragic past. Condemning the repressions and opening up to democratic change often go hand in hand. The examples of successful transition from dictatorship to democracy across the globe being highlighted in the book.
Why is collective memory, that is, how society or different groups of people remember and forget the past, so important?
What is the impact of keeping and dispersing false memories?
Countries should try to learn the truth about the past, no matter how traumatic it may be, to avoid committing crimes in the present and future, such as starting an aggressive war against an independent state. I am referring to Russia's invasion of Ukraine. Those people in Russia who seem to be against this war can achieve very little. All those who know the history of WW2 could not fail to see analogies between Hitler's justifications behind his invasion in Poland and Putin's most recent speeches.
#stopwar
March 26, 2021
Николай Эппле провёл огромную работу. Его книга лавирует из публицистики в культурологию, философию истории и отчасти политологию, и эта многогранность исследования, конечно, впечатляет (впрочем, неровность стиля автора растёт отсюда же). Что уж там - во время чтения я сохранила столько заголовков книг, названий фильмов, имён персоналий, что вышла из исследования Эппле с тяжеленьким таким культурным багажом. Заслуживает уважения не только огромный массив данных, но и количество специалистов, которые консультировали автора - целая армия умных людей.
При этом я, к сожалению, совершенно не разделяю выводов Эппле, которые кажутся мне несколько наивными и сентиментальными. Да, идеи "полноценной проработки прошлого", создания "метакомиссии правды и примирения", "культуры благодарения" звучат красиво, но кажутся мне просто утопией. Общество в России сделало всё, что могло, для выявления правды о прошлом, следующие шаги обязано сделать государство - уже после смены нынешнего режима. И вот тогда томик Эппле снова можно будет брать в руки и руководствоваться им для дальнейшего исследования коллективной памяти и травмы российского общества.
При этом я, к сожалению, совершенно не разделяю выводов Эппле, которые кажутся мне несколько наивными и сентиментальными. Да, идеи "полноценной проработки прошлого", создания "метакомиссии правды и примирения", "культуры благодарения" звучат красиво, но кажутся мне просто утопией. Общество в России сделало всё, что могло, для выявления правды о прошлом, следующие шаги обязано сделать государство - уже после смены нынешнего режима. И вот тогда томик Эппле снова можно будет брать в руки и руководствоваться им для дальнейшего исследования коллективной памяти и травмы российского общества.
February 28, 2021
Я стараюсь читать все значительные публикации по истории памяти, которые выходят и переводятся в России, и выхода подобной книги ждала давно, идея витала в воздухе. Николай Эппле проделал огромную и очень нужную работу, раскрывая истоки и современное состояние памяти о терроре.
Книга подробно описывает все возможные события от низовых инициатив до государственных попыток десталинизации и т.п. Затем рассказывает о релевантном опыте Аргентины, Испании, ЮАР, Японии и Германии. Автор прекрасно раскрывает как особенности, так и сходства того, как каждая страна занимается проработкой травмы. После этого он возвращается к российскому опыту и предлагает основные схемы и инструменты для подобной работы. Меня удивило и обрадовало, что Николай Эппле избегает трагических эпилогов в духе "все плохо и будет хуже", он относится к своей теме со здоровой долей обоснованного оптимизма.
Отдельная радость - методологическая "подкованность" автора, обширная и увлекательная библиография. Автор демонстрирует широкую эрудицию, которая при этом не отвлекает от темы.
Даже такой капризный читатель, как я, вынужден признать, что это отличная книга, и при том очень своевременная, очень нужная. Ее хочется рекомендовать и обсуждать со всеми.
Книга подробно описывает все возможные события от низовых инициатив до государственных попыток десталинизации и т.п. Затем рассказывает о релевантном опыте Аргентины, Испании, ЮАР, Японии и Германии. Автор прекрасно раскрывает как особенности, так и сходства того, как каждая страна занимается проработкой травмы. После этого он возвращается к российскому опыту и предлагает основные схемы и инструменты для подобной работы. Меня удивило и обрадовало, что Николай Эппле избегает трагических эпилогов в духе "все плохо и будет хуже", он относится к своей теме со здоровой долей обоснованного оптимизма.
Отдельная радость - методологическая "подкованность" автора, обширная и увлекательная библиография. Автор демонстрирует широкую эрудицию, которая при этом не отвлекает от темы.
Даже такой капризный читатель, как я, вынужден признать, что это отличная книга, и при том очень своевременная, очень нужная. Ее хочется рекомендовать и обсуждать со всеми.
November 2, 2022
ПОЗНАВАТЕЛЬНО, НО НЕПОЛНО
Очень отрезвляющее чтение для тех, кто думает, что с неудобным прошлым покончено во всех странах, кроме России. Хотя, если уж совсем честно, ни одна страна, рассмотренная Эппле, не кажется особо успешной в плане проработки памяти. И перспективы России в этом поле кажутся туманными – не потому что она какая-то плохая и неправильная, нет. Просто потому что ни у кого по-настоящему не получилось.
Я знаю испанский и восточноевропейский опыт преодоления прошлого не из книжки Эппле, а из собственной жизни, и, честно говоря, не особо-то он хорош. Да, испанский можно считать в каком-то смысле удачным – но и ему далеко до благостной картины, которую рисует автор. Правая и левая Испания по-прежнему враждебны друг другу, это очень разделённая страна, и если вы думаете, что перезахороненному Франко не отдают честь и не заваливают цветами, то вы очень ошибаетесь. Никто в Испании ни о чём не каялся и не брал на себя ни вину, ни ответственность. И мне всерьёз кажется, что этот сугубо прагматичный подход и помог Испании совершить этот невероятный рывок из диктатуры в стабильную демократию. А нынешние раскопки массовых захоронений и воздаяние памяти жертвам франкизма, конечно, трогает эмоционально и морально оправдано, но ни йоту не сближает правую и левую Испанию.
Книга не обходится и без курьёзов (они, конечно, не задумывались таковыми) – так, например, автор всерьёз записывает в тяжёлое советское наследие т.н. бесплатную медицину, от которой якобы надо отказаться в пользу страховой. А главное, о чём стоит, по мнению автора, с благодарностью вспоминать СССР – его развал и, почему-то, принятие акта о свободе частного предпринимательства. Ну и восхищает, конечно, вираж мысли, что мол, когда люди говорят, что российские олигархи имеют какое-то отношение к российским социальным проблемам, так это у них ложное сознание и подмена воспоминаний.
Ну и тут уже понятно, что автор впадает в типичную либеральную слепоту, тотально игнорирующую социальную катастрофу, которой обернулось крушение социализма для миллионов людей. Можно до темноты в глазах утверждать, что по СССР ностальгируют из-за непроработанных травм и стремления слабых слиться с сильным государством, но если вы не понимаете, почему в хронически бедной стране с гигантским неравенством люди цепляются за социальные блага, пусть даже исковерканные коррупцией и произволом – вы ни фига не понимаете про это общество и его память.
Очень отрезвляющее чтение для тех, кто думает, что с неудобным прошлым покончено во всех странах, кроме России. Хотя, если уж совсем честно, ни одна страна, рассмотренная Эппле, не кажется особо успешной в плане проработки памяти. И перспективы России в этом поле кажутся туманными – не потому что она какая-то плохая и неправильная, нет. Просто потому что ни у кого по-настоящему не получилось.
Я знаю испанский и восточноевропейский опыт преодоления прошлого не из книжки Эппле, а из собственной жизни, и, честно говоря, не особо-то он хорош. Да, испанский можно считать в каком-то смысле удачным – но и ему далеко до благостной картины, которую рисует автор. Правая и левая Испания по-прежнему враждебны друг другу, это очень разделённая страна, и если вы думаете, что перезахороненному Франко не отдают честь и не заваливают цветами, то вы очень ошибаетесь. Никто в Испании ни о чём не каялся и не брал на себя ни вину, ни ответственность. И мне всерьёз кажется, что этот сугубо прагматичный подход и помог Испании совершить этот невероятный рывок из диктатуры в стабильную демократию. А нынешние раскопки массовых захоронений и воздаяние памяти жертвам франкизма, конечно, трогает эмоционально и морально оправдано, но ни йоту не сближает правую и левую Испанию.
Книга не обходится и без курьёзов (они, конечно, не задумывались таковыми) – так, например, автор всерьёз записывает в тяжёлое советское наследие т.н. бесплатную медицину, от которой якобы надо отказаться в пользу страховой. А главное, о чём стоит, по мнению автора, с благодарностью вспоминать СССР – его развал и, почему-то, принятие акта о свободе частного предпринимательства. Ну и восхищает, конечно, вираж мысли, что мол, когда люди говорят, что российские олигархи имеют какое-то отношение к российским социальным проблемам, так это у них ложное сознание и подмена воспоминаний.
Ну и тут уже понятно, что автор впадает в типичную либеральную слепоту, тотально игнорирующую социальную катастрофу, которой обернулось крушение социализма для миллионов людей. Можно до темноты в глазах утверждать, что по СССР ностальгируют из-за непроработанных травм и стремления слабых слиться с сильным государством, но если вы не понимаете, почему в хронически бедной стране с гигантским неравенством люди цепляются за социальные блага, пусть даже исковерканные коррупцией и произволом – вы ни фига не понимаете про это общество и его память.
March 24, 2021
Не 5, а 4 поставила за слишком академический (а порой и водянистый) стиль изложения (ведь работа-то нацелена на практическое применение, в том числе теми людьми, которые могут и не продраться через все конструкции речи автора). Но, впрочем, это все-таки детали, потому что книга исключительно полезная. Особенно интересно было, конечно, познакомиться с зарубежным опытом проработки исторических травм - многого я не знала.
А вообще, книга Эппле провоцирует работу мысли и вызывает массу эмоций - у меня это были боль и (спасибо за это автору!) - надежда.
В качестве иллюстрации настроения, в котором у меня проходило чтение, - немного моего личного опыта проживания вины и ответственности. Это стихи, которые я написала весной 2014 года, когда так активизировалось наше "поднимание с колен"...
Родине.
Прости, что от беды не сберегла.
В ответе все, моя вина - не меньше.
Не слышен звон разб��того стекла,
Когда вокруг кричат и рукоплещут.
Но от тебя, метущейся в бреду,
Не отрекусь, не брошу слов презренья.
Бывала ты не раз уже в аду -
Вот новый круг, до нашего прозренья.
А нынче - ужасаясь, но любя, -
Пускай до хрипоты кричат: "Иуда!" -
Я встану на колени - за тебя -
Просить прощенья и молиться буду...
А вообще, книга Эппле провоцирует работу мысли и вызывает массу эмоций - у меня это были боль и (спасибо за это автору!) - надежда.
В качестве иллюстрации настроения, в котором у меня проходило чтение, - немного моего личного опыта проживания вины и ответственности. Это стихи, которые я написала весной 2014 года, когда так активизировалось наше "поднимание с колен"...
Родине.
Прости, что от беды не сберегла.
В ответе все, моя вина - не меньше.
Не слышен звон разб��того стекла,
Когда вокруг кричат и рукоплещут.
Но от тебя, метущейся в бреду,
Не отрекусь, не брошу слов презренья.
Бывала ты не раз уже в аду -
Вот новый круг, до нашего прозренья.
А нынче - ужасаясь, но любя, -
Пускай до хрипоты кричат: "Иуда!" -
Я встану на колени - за тебя -
Просить прощенья и молиться буду...
September 29, 2022
В издательстве НЛО эта книга уже полгода не опускается ниже 5-ки самых продаваемых книг. НЕУДОБНОЕ ПРОШЛОЕ – чтение тяжелое, я купила и начала читать её еще в январе, и сейчас где-то на последних главах. Иногда я еду в метро, и от прочитанного у меня шевелятся волосы на голове. Иногда мне нужна пауза, чтобы продолжить. Иногда я начинают прыгать по гиперссылкам и провожу вечер в чтении репортажей о каком-то из государственных преступлений. Эта книга как противоядие от иллюзий, если у вас таковые еще уцелели.
Основной предмет исследования НЕУДОБНОГО ПРОШЛОГО – как разные страны работают с исторической памятью, со сложными периодами в своей истории. Для России – ГУЛАГ, для Аргентины – преступления военной диктатуры 70-80х, для Африки – апартеид, для Испании – гражданская война, для Польши – еврейские преступления, для Германии – немецкий рейх, для Японии – военные преступления в 30-40 годы.
Эпиграфом книги является фраза Теодора Адорно «Невозможность повторения Аушвица должна быть главным требованием для всякого образования».
Работа с исторической памятью – процесс динамический и нелинейный. Но опыт рассмотренных стран доказывает, что не пройдя, не пережив, своё «неудобное прошлое», не признав вину за него, страна (люди в этой стране) будут снова и снова натыкаться на это прошлое и замести его куда-то в сторонку не получится. В голове сразу же рождается аналогия с терапией травмы. Можно отрицать или знать про неё сколько угодно долго, но без проработки она так и будет всю жизнь вылезать из человека в разных образах, болезнях, поступках. Свободной в выборе своего пути и развития страна становится только после только как переберет свой национальный шкаф со скелетами внутри.
Еще в книге много фактов, которые для меня лично стали откровением, и многое пояснили. Например про великого датского режиссера Ларса фон Триера. Оказывается, настоящим отцом Триера был не еврейский датчанин, как тот считал всю свою жизнь, а немец и католик Фриц Хартманн (который так и не признал своего незаконнорожденного сына).
Бонусом я рекомендую книгу «Естественная теория разрушений» В. Г. Зебальда. Я просто фанат всех его текстов, но этот до боли созвучен с темой исторической памяти, которая поднимается в этой книге. Тем более, что сами термины «преодоление прошлого», «проработка прошлого» ставшие сейчас международными, изначально появились в Германии.
Основной предмет исследования НЕУДОБНОГО ПРОШЛОГО – как разные страны работают с исторической памятью, со сложными периодами в своей истории. Для России – ГУЛАГ, для Аргентины – преступления военной диктатуры 70-80х, для Африки – апартеид, для Испании – гражданская война, для Польши – еврейские преступления, для Германии – немецкий рейх, для Японии – военные преступления в 30-40 годы.
Эпиграфом книги является фраза Теодора Адорно «Невозможность повторения Аушвица должна быть главным требованием для всякого образования».
Работа с исторической памятью – процесс динамический и нелинейный. Но опыт рассмотренных стран доказывает, что не пройдя, не пережив, своё «неудобное прошлое», не признав вину за него, страна (люди в этой стране) будут снова и снова натыкаться на это прошлое и замести его куда-то в сторонку не получится. В голове сразу же рождается аналогия с терапией травмы. Можно отрицать или знать про неё сколько угодно долго, но без проработки она так и будет всю жизнь вылезать из человека в разных образах, болезнях, поступках. Свободной в выборе своего пути и развития страна становится только после только как переберет свой национальный шкаф со скелетами внутри.
Еще в книге много фактов, которые для меня лично стали откровением, и многое пояснили. Например про великого датского режиссера Ларса фон Триера. Оказывается, настоящим отцом Триера был не еврейский датчанин, как тот считал всю свою жизнь, а немец и католик Фриц Хартманн (который так и не признал своего незаконнорожденного сына).
Бонусом я рекомендую книгу «Естественная теория разрушений» В. Г. Зебальда. Я просто фанат всех его текстов, но этот до боли созвучен с темой исторической памяти, которая поднимается в этой книге. Тем более, что сами термины «преодоление прошлого», «проработка прошлого» ставшие сейчас международными, изначально появились в Германии.
March 11, 2023
Очень важная книга. Надеюсь, что когда-нибудь я прочитаю ее в твердой обложке и с карандашом в руке, а не на бегу в аудио формате. Первый важный инсайт: мы не одни (как это ни ужасно), такое уже было и оно преодолимо. Второй инсайт: время берет свое, ничто нельзя похоронить, когда-нибудь с похороненным придется разбираться и лучше быть к этому готовым. Самая важная мысль и весь посыл книги - возвращение субъектности. Работа памяти, личный поиск, личный интерес, краеведческие музеи, разговоры - это все инструменты и мощнейшие механизмы, и эта книга призывает их не игнорировать. Конец книги поразительно воодушевляющий. Страшное трагическое прошлое это ресурс для соединения (пусть, кажется, почти невозможного, утопического), а не приговор.
January 23, 2022
Эппле рассказывает историю попыток преодоления забвения о государственных преступлениях в разных странах, с интересной идеей, что комиссии примирения работают лучше, чем осуждающие судебные процессы: то есть логика примирения всегда лучше логики мести. И отличная мысль о том, что вина не равна ответственности: хотя не все общество виновно в преступлениях (тем более, преступлениях прошлого), мы все ответственны за прошлое страны.
У книги при этом очень неровная структура: теоретические рецепты выхода из российской ситуации забвения перемежаются с историческими экскурсами, которые по сути дублируют ранние главы и только запутывают.
У книги при этом очень неровная структура: теоретические рецепты выхода из российской ситуации забвения перемежаются с историческими экскурсами, которые по сути дублируют ранние главы и только запутывают.
March 24, 2022
This is going to hurt, as they say. Oh wait.
January 8, 2022
Хотелось бы, чтобы эту книгу, особенно ее 2-ю часть, включили в школьную программу. Я уверена, что это было бы важным шагом для "взросления" общества, для перехода на новый уровень культуры и воспитания.
November 15, 2021
Это "Просветитель" Просветителей, я считаю. Предложен даже возможный рецепт того, как справиться с проблемой памяти в современной России. Увлекательно и умно.
October 23, 2022
ну это охуеть. даже не могу пока сформулировать, но для меня было много нового, много важного и много материала для раздумий
October 6, 2021
Монумент! Долго читала, но книга того стоит. Полагаю, лучшая работа на русском о репрессиях в нашей и других странах. Источников столько, что страшно, причем не только книги – автор использует фильмы, музыку и искусство как примеры. Теперь читать не перечитать новых книг!
Read
December 17, 2022Одна из ключевых книг этого года. С осени не могла дочитать последние 50 страниц, наконец, добралась.
September 17, 2020
Дуже корисна книга для розуміння існуючих шляхів подолання "незручного минулого" - державного насилля на прикладі досвіду різних країн, а також аналіз того, які з цих способів можуть бути актуальні для радянського минулого. У книзі для мене була досить нецікава перша частина, де автор описує сучасну ситуацію з пам'яттю в Росії, а також не одразу було зрозуміле наведення деяких прикладів із розділу про досвід різних країн. Скажімо, автор пише про досвід Аргентини, де кількість вбитих налічувала близько 20 тисяч і спершу це здалося мені жахливо невідповідним до радянського контексту. Але останні розділи насправді найважливіші і через них стає зрозуміло в чому сенс наведених прикладів із різних країн, а саме - Аргентина (викрадення та вбивство людей), Південна Африка (апартеїд), Польща (Холокост), Іспанія (громадянська війна, Франко), Японія (табори з проституйованими жінками кінця другої світової) і, звісно, нацистська Німеччина. Всі приклади досить цікаві і унікальні, але про Німеччину опис просто вражаючий. Автор стисло розповідає зміну в пам'яті про нацизм від десятиліття до десятиліття, сили, які відігравали у цьому роль, важливість нового покоління.
В цій книзі я дізналася дуже багато про процес переосмислення нацизму в Німеччині і про конкретно цей приклад захотілося прочитати окрему книгу. Важливим відкриттям стало те, що Нюрнберзький трибунал не мав тої ваги для зламу сприйняття нацизму, як спершу здається і те, що основну роботу пам'яті можна запустити лише зсередини (а не нав'язано вигравшою стороною), а також те, що каяття розпочинають не ті, хто винен, а ті, хто більш совісливий - наводяться приклади представників покоління 68 року, які їздили у волонтерські поїздки по країнам, що постраждали від нацизму, щоб спокутувати це.
Інші важливі моменти з книги:
- робота над тяжким минулим ніколи не запускається морально-етичними переконаннями чи прагненнями. Часто вона є пов'язана із економічними вигодами нової влади, можливістю отримати репутаційні переваги (приклад репарацій Німеччини Ізраїлю, які мали репутаційні і зрештою економічні переваги для Німеччини).
- важливу роль відіграє перше покоління, що виросло після насилля, у нашому випадку це буде перше пост-радянське покоління. Ча��то саме ті, хто безпосередньо не міг брати участі у подіях, має готовність піднімати їх для переосмислення. На це вказує досвід Німеччини, яка ще довго не була готова до переосмислення нацизму.
- відокремлення поняття "вини" і поняття "відповідальності". Вину можуть нести тільки ті, хто вчиняв злочини. Їхні діти та інші родичі не несуть вини, у той же час відповідальність за злочинне минуле несе вся нація і всі люди. Поняття відповідальності означає, що люди беруть на себе відповідальність не допустити цього у майбутньому.
- відокремлення вдячності за здобутки від однозначно злочинних подій і вчинків. Це особливо важливо у комплексній ситуації, як з СССР, який тривав понад 3 покоління і який неможливо увесь відмести як злочинний. Можливість відокремити здобутки від насилля дає можливість засудити насилля.
- необхідність такого явища як "комісії правди" для легітимізації оцінки минулого серед широких верств населення країни. Комісії правди збирають інформацію із архівів і тд, але їх мета не оприлюднення нової інформації, а подання зрозумілим чином розуміння явища широким верствам населення.
- подолання державних злочинів має відбуватися таким чином, щоб спершу насилля зупинилося, постраждалі отримали компенсації. Якщо пройшло багато часу, як у нашому випадку, і це неможливо, необхідно оприлюднити якомога більше інформації про злочини, жертв і катів. Це робиться не з метою помсти, а з метою усвідомлення явища широкими верствами населення. Далі має проходити меморалізація цих явищ в тому числі через комісії пам'яті і пам'ятники.
- велику роль у роботі пам'яті відіграє усвідомлення подій широко масштабу через історії власної родини і свого краю.
- відокремлення історії суспільства від історії держави, що особливо допоможе у випадку історії СССР, де ці історії сильно відокремлені.
- примирення і прощення можливе лише у відповідь на символічні вибачення сторони агресора або приближених (нащадків). Прощення не має надаватися там, де його не просили і де не було визнано насилля.
- однією з ключових цілей всієї роботи пам'яті є демократізація суспільства та унеможливлення повторення.
В цій книзі я дізналася дуже багато про процес переосмислення нацизму в Німеччині і про конкретно цей приклад захотілося прочитати окрему книгу. Важливим відкриттям стало те, що Нюрнберзький трибунал не мав тої ваги для зламу сприйняття нацизму, як спершу здається і те, що основну роботу пам'яті можна запустити лише зсередини (а не нав'язано вигравшою стороною), а також те, що каяття розпочинають не ті, хто винен, а ті, хто більш совісливий - наводяться приклади представників покоління 68 року, які їздили у волонтерські поїздки по країнам, що постраждали від нацизму, щоб спокутувати це.
Інші важливі моменти з книги:
- робота над тяжким минулим ніколи не запускається морально-етичними переконаннями чи прагненнями. Часто вона є пов'язана із економічними вигодами нової влади, можливістю отримати репутаційні переваги (приклад репарацій Німеччини Ізраїлю, які мали репутаційні і зрештою економічні переваги для Німеччини).
- важливу роль відіграє перше покоління, що виросло після насилля, у нашому випадку це буде перше пост-радянське покоління. Ча��то саме ті, хто безпосередньо не міг брати участі у подіях, має готовність піднімати їх для переосмислення. На це вказує досвід Німеччини, яка ще довго не була готова до переосмислення нацизму.
- відокремлення поняття "вини" і поняття "відповідальності". Вину можуть нести тільки ті, хто вчиняв злочини. Їхні діти та інші родичі не несуть вини, у той же час відповідальність за злочинне минуле несе вся нація і всі люди. Поняття відповідальності означає, що люди беруть на себе відповідальність не допустити цього у майбутньому.
- відокремлення вдячності за здобутки від однозначно злочинних подій і вчинків. Це особливо важливо у комплексній ситуації, як з СССР, який тривав понад 3 покоління і який неможливо увесь відмести як злочинний. Можливість відокремити здобутки від насилля дає можливість засудити насилля.
- необхідність такого явища як "комісії правди" для легітимізації оцінки минулого серед широких верств населення країни. Комісії правди збирають інформацію із архівів і тд, але їх мета не оприлюднення нової інформації, а подання зрозумілим чином розуміння явища широким верствам населення.
- подолання державних злочинів має відбуватися таким чином, щоб спершу насилля зупинилося, постраждалі отримали компенсації. Якщо пройшло багато часу, як у нашому випадку, і це неможливо, необхідно оприлюднити якомога більше інформації про злочини, жертв і катів. Це робиться не з метою помсти, а з метою усвідомлення явища широкими верствами населення. Далі має проходити меморалізація цих явищ в тому числі через комісії пам'яті і пам'ятники.
- велику роль у роботі пам'яті відіграє усвідомлення подій широко масштабу через історії власної родини і свого краю.
- відокремлення історії суспільства від історії держави, що особливо допоможе у випадку історії СССР, де ці історії сильно відокремлені.
- примирення і прощення можливе лише у відповідь на символічні вибачення сторони агресора або приближених (нащадків). Прощення не має надаватися там, де його не просили і де не було визнано насилля.
- однією з ключових цілей всієї роботи пам'яті є демократізація суспільства та унеможливлення повторення.
June 12, 2024
Николай Эппле глубоко анализирует государственные преступления против собственных граждан в России и в других странах. Весной 2022 года, когда книга по понятным причинам стала бестселлером, он дал крайне интересное интервью, в котором на вопрос о том, как он ощущает себя в эти дни, ответил, что это будто ты проводишь лабораторное исследование чумы и вдруг наступает чума.
Главная идея книги очень проста, но, как показывает история, оказалась крайне сложной в реализации. Любые попытки замолчать, закрыть глаза и вытеснить память о трудном прошлом своего государства, о массовом терроре против своего же народа, как мы уже видим сегодня, не может увенчаться ничем хорошим. Только через всковыривание этой раны возможна проработка.
Из книги я узнала об ужасных преступлениях , случившихся в 20 веке в Германии, Китае, Польше, Испании и ЮАР. Но больше всего меня поразили организованные станции с «женщинами для утешения» в Японии и «полеты смерти» в Аргентине.
Крайне рекомендую к прочтению!
Главная идея книги очень проста, но, как показывает история, оказалась крайне сложной в реализации. Любые попытки замолчать, закрыть глаза и вытеснить память о трудном прошлом своего государства, о массовом терроре против своего же народа, как мы уже видим сегодня, не может увенчаться ничем хорошим. Только через всковыривание этой раны возможна проработка.
Из книги я узнала об ужасных преступлениях , случившихся в 20 веке в Германии, Китае, Польше, Испании и ЮАР. Но больше всего меня поразили организованные станции с «женщинами для утешения» в Японии и «полеты смерти» в Аргентине.
Крайне рекомендую к прочтению!
July 5, 2022
Многое объясняет, а примеры других стран, с одной стороны, вселяют уверенность, что зло будет преодолено, но с другой стороны, вгоняют в тоску от осознания того, сколько десятилетий требуется на преодоление, осознание, проработку и принятие.
December 29, 2022
Настоятельно рекомендую всем, кто может читать по-русски. Даже если у вас иное мнение о гос преступлениях, обзор исторических процессов разных диктатур мира, принятие исторической памяти этими народами и описание советских и российских процессов дадут пищу для размышлений
January 9, 2021
Позовите психотерапевта, держаться больше нету сил.
July 2, 2023
*********
Quotes:
Интерактивная карта ГУЛАГа: https://gulagmap.ru/
«Карта Памяти: Некрополь террора и Гулага»: https://www.mapofmemory.org/02-04
Интерактивный фильм "Павшие во Второй Мировой Войне": http://ru.fallen.io/ww2/
Проблема в том, что невозможно признать свою ответственность за уничтожение миллионов людей «отчасти» или «наполовину». Строго говоря, такое признание означает нечто прямо противоположное
Так, выплаты правительством ФРГ компенсаций Израилю в 1951–1965 годах, беспрецедентный акт признания ответственности за преступления нацистов, во-первых, были выгодны Германии, потому что позволяли вернуть доверие к себе как к надежному и кредитоспособному партнеру на международной арене и интегрироваться в глобальную экономику, во-вторых, производились параллельно с обратной по сути политикой интеграции бывших нацистов внутри страны, в-третьих, были способом представить себя в крайне выгодном свете в условиях идеологической и политической конкуренции с ГДР.
Власть большевиков с самого начала держится на военной мобилизации, психологии осажденной крепости (см. декрет 18 февраля 1918 года «Социалистическое отечество в опасности!»), на поиске внешних и внутренних врагов.
«Традиционная», уголовная преступность — это, с точки зрения большевиков, порождение буржуазного строя; она должна была отмереть с окончательной победой революции[26]. Поэтому уголовники воспринимались большевиками скорее как союзники, соперниками же были «классовые враги», все преступление которых состояло в их принадлежности к «классу эксплуататоров».
Уже с 1918 года по всей стране вспыхивают антибольшевистские крестьянские восстания — как реакция на изъятие продовольствия в процессе продразверстки. Среди самых крупных — Чапанное восстание крестьян Самарской губернии в марте — апреле 1919 года (порядка 100–150 тысяч участников), Тамбовское восстание 1920–1921 годов (около 55 тысяч участников) и Западно-Сибирское восстание 1920–1921 годов. Они подавляются Красной армией с особенной жестокостью. Жертвами подавления Тамбовского восстания, в процессе которого впервые в истории против граждан собственной страны использовалось химическое оружие, стали 11 тысяч человек.
Ресурсной базой для индустриального рывка стал отъем собственности у крестьян и насильственный перевод их в колхозы. «Коллективизация деревни», сопровождавшая Первую пятилетку 1929–1933 годов, фактически была внутренней колонизацией страны — войной государства с самым крупным и деятельным классом населения тогдашней России.
В обстановке приближающейся войны в Европе и поражения республиканцев в гражданской войне в Испании в 1937–1938 годах обычный для Сталина и его окружения страх предательства «пятой колонны» оборачивается новой волной репрессий против потенциальных внутренних врагов, шпионов и недовольных советской властью. Она стала известна как Большой террор.
Теория не расходилась с практикой. 5 сентября 1918 года Совет народных комиссаров РСФСР выпускает декрет «О красном терроре»
В 1954–1961 годах было реабилитировано, по разным оценкам, до 800 тысяч человек. Но, как отмечал один из основных авторов закона о реабилитации 1991 года, конституционный судья (1991–2004) Анатолий Кононов: Массовый процесс освобождения заключенных носил прежде всего политический характер, правовая его сторона обладала такой же политической ущербностью, как и сами репрессии.
Стремление во что бы то ни стало дискредитировать КПРФ и Зюганова лишило Ельцина и его сторонников возможности дать компромиссную трактовку октябрьской революции, отмечает политолог Ольга Малинова в книге, посвященной символической политике российской власти с 1991 по 2014 год[74]. Такая трактовка позволила бы увидеть в революции трагическое, но «великое» событие отечественной и мировой истории. Отказ от легитимации демократических реформ в глазах широкой аудитории через адаптацию революции как мифа основания «старого режима» к новому контексту фактически отдавал важный исторический символ, основательно укорененный в коллективной памяти, в безраздельное пользование политическим оппонентам. Переопределение Октября в качестве «трагедии» и «катастрофы» означало резкую трансформацию смыслов: то, что прежде воспринималось через фрейм «национальной славы», теперь стало рассматриваться согласно логике «коллективной травмы».
Однако такая политика памяти, уходя от формулирования четкого отношения к проблематичным периодам прошлого, неизбежно оказывалась ценностно эклектичной; на месте нового целостного нарратива о прошлом оставалась пустота...Главным недостатком этой конструкции, стремящейся эклектически примирить ценностно противоположные явления, было то, что она держалась «на умолчании о проблемах и ответственности»[80]. Основной задачей было вытеснение негативной памяти о советском прошлом и интеграция позитивной памяти о нем с памятью о победах Российской империи. Возникал сплошной нарратив истории великой державы, объединяющий события дореволюционной и советской истории в сплошное героическое прошлое.
Не имея собственного внятного языка описания Большого террора, государство предпочло «примкнуть» к инфраструктуре памяти о терроре, разработанной церковью. Этот «экспромт» оказался самым отчетливым осуждением государственного террора, когда-либо звучавшим из уст Владимира Путина:
Так понимаемое примирение крайне удобно для российских властей по нескольким причинам. Во-первых, оно крайне выгодным для государства образом подменяет причину следствием: оказывается, что это революция спровоцировала раскол общества, а не власть Российской империи довела страну до раскола, на котором затем удачно и цинично сыграли большевики в борьбе за власть. Во-вторых, оно позволяет уйти от разговора о государственном терроре, развернувшемся в полную силу уже после Гражданской войны.
нормализация советского террора и концепция уравновешивания испытаний успехами:
На выставке, посвященной XX веку, была представлена своеобразная «формула согласия», модель примирения памяти о XX веке. В истории России и СССР, говорит она, были и «трагедии» (Гражданская война, революции, сталинские репрессии), и «успехи» (индустриализация, подъем экономики, победа в Великой Отечественной
Концепт подведения черты под трудным прошлым, прощение и принятие — действительно, важные элементы политики его проработки (мы подробно остановимся на этом в третьей части книги), но только при условии принятия ответственности за преступления прошлого. В противном случае это не более чем техники отгораживания от него, только отодвигающие решение проблемы
Советское наследие — не просто материал для историков. Это фундамент, на котором стоит страна. В серии публикаций в газете «Ведомости» в 2008–2012 годах Трудолюбов и другие авторы подробно раскрывают этот тезис[142]. Советское и прежде всего сталинское прошлое влияет на современное российское настоящее посредством трех групп факторов: это материальная культура, система государственных и общественных институтов, и социальные механизмы
Прямое следствие подобного положения вещей — предпочтение на уровне массового сознания идеи «сильного государства» перед идеей ценности каждого отдельного человека. Выбор из этой пары — необходимое условие определения приоритетов развития государства и общества. Сделать его россиянам мешает не принадлежность к «либеральной» или «государственнической» системе взглядов, а гораздо более трудно поддающиеся рационализации психологические механизмы.
CONADEP стала одной из первых комиссий подобного рода в мире (формально она была третьей по счету, после комиссий в Уганде [1974] и Боливии [1982].
И тем не менее доклад комиссии «Никогда снова» (Nunca Más), опубликованный в 1985 году, произвел невероятный фурор, стал бестселлером и фактически разрушил стену молчания, окружавшую террор хунты.
Главной характеристикой «испанской модели» преодоления трудного прошлого принято считать согласие общества забыть о былых разделениях ради сохранения единства нации, достижения гражданского мира и совместного движения в будущее.
Главным механизмом объединения общества в ЮАР стали правда и попытка простить преступления прошлого.
Основой политики апартеида стали меры, призванные на законодательном и институциональном уровне запретить контакты между четырьмя группами населения. Введена расовая классификация, в рамках которой каждый житель страны должен был регистрироваться в качестве представителя одной из четырех групп: белые, черные (туземцы или банту), цветные (исторически сложившиеся группы смешанного происхождения) и азиаты (преимущественно этнические индусы).
Специфика южноафриканской ситуации в том, что число жертв апартеида в ЮАР было меньше, чем число жертв насилия, разразившегося в стране накануне и в процессе его демонтажа.
TRC хвалят и ругают за одно и то же: не имея удовлетворительных юридических и политических механизмов, она выдвинула на первый план моральные. Благо, что моральный авторитет — это единственное, чем в полной мере обладал Мандела.
Фактически это означало общественное осуждение апартеида как системы. Именно поэтому так важно было показать, что преступления апартеида — результат государственной политики, а не злоупотреблений отдельных исполнителей.
Следствием установки на «моральное шоу» были основные особенности работы комиссии. Передача «Commission report», выходившая на южноафриканском телевидении в субботу вечером, стала самой рейтинговой новостной передачей в стране.
Главный аргумент скептиков — резкое увеличение преступности и неравенства по сравнению с периодом апартеида и массовая эмиграция белых.
На месте многоточия у Туту следует пассаж о России. Его трудно воспринимать как экспертное суждение, но он интересен в качестве иллюстрации внешних представлений о российском транзите, поэтому приведем его здесь: Переход к демократии в России начался почти тогда же, когда и у нас. Берлинская стена пала в ноябре 1989‐го. Нельсон Мандела был освобожден в феврале 1990 года. Но на фоне того, что происходит в России сегодня — буйство организованной преступности, конфликт в Чечне, вспышки насилия вроде захвата заложников в театре и трагедии в Беслане, — южноафриканский транзит выглядит пикником в воскресной школе. Стараясь укрыться от правды о советском прошлом, россияне несут груз прошлого в будущее
«Христос народов»: образ жертвы как основа коллективной идентичности
Из них 2,7 млн — этнические поляки, пострадавшие от немецкой оккупации, от 2,7 до 2,9 млн человек — евреи-жертвы Холокоста, 150 тысяч человек — жертвы советских репрессий.
Поскольку коммунистические элиты комфортно устранились от власти и ответственности, а «Солидарность» вынуждена была выводить страну из экономической катастрофы, именно демократы собрали на себя все недовольство общества, а посткоммунисты обеспечили себе возможность реванша. В 1989 году рейтинг ушедшего в отставку лидера советской Польши Войцеха Ярузельского и ПОРП был критически низким, но уже в 1994 году его рейтинг вдвое превышает рейтинг Валенсы,
Сегодняшняя Польша — страна с самым низким в Евр
Два рассмотренных нами сюжета — болезненная память о соучастии в уничтожении еврейского населения и о социалистическом прошлом, которое невозможно полностью списать на СССР, — тесно связаны друг с другом.
Нюрнберг стал хрестоматийным примером «суда победителей». Харлан Ф. Стоун, председатель Верховного суда США в 1941–1946 годах, даже назвал его «мошенничеством»: принцип состязательности не соблюдался, допускалось обратное действие законов, индивидуальная ответственность смешивалась с коллективной, преступления союзников (бомбардировки Дрездена, грабежи и изнасилования гражданского населения) не рассматривались.
Холокост не был уникальным и вневременным событием, а потому, вместо того чтобы зацикливаться на нем, следует покаяться и идти дальше. Философ Юрген Хабермас, напротив, считал, что уникальность и вневременность Холокоста должна быть постоянной точкой отсчета: это событие нельзя «нормализовать» и «оставить в прошлом»
На территориях советской оккупационной зоны, в 1949 году получивших название Германской Демократической Республики, власти (голос общества в ГДР был почти не слышен) создали нарратив о государстве-наследнике героического коммунистического антифашистского сопротивления.
Социолог Райнер Лепсиус назвал это «экстернализацией» памяти о трудном прошлом[272]. В свою очередь в ФРГ эта память также была экстернализирована и перенесена на Гитлера и его ближайшее окружение.
Главной задачей Токийского процесса, кроме собственно обвинения военных преступников, была фиксация генерального нарратива о Тихоокеанской войне. Он гласил, что виновен в войне «японский милитаризм» в лице высшего военного и ��ражданского руководства страны, с граждан же ответственность полностью снималась. Слабой частью этой конструкции оказывался вопрос об ответственности лично императора Хирохито. Эта тема на долгие годы стала запретной для японского общества.
Традиционным ответом участников церемонии на упреки в этом было то, что в храме Ясукуни они молятся о мире. Все официальные описания святилища подчеркивают, что оно посвящено миру и служит примирению нации. Бурума замечает: Это очень специфическое понимание мира.
Сам выбор Хиросимы в качестве главной военной жертвы был сознательным политическим шагом, лишний раз напоминающим о том, в какой степени память — это конструкт, а не «объективная правда о прошлом»
Сконструированность памяти о Хиросиме дает о себе знать не только в выборе города, но и в настойчивом умолчании о его роли во Второй мировой войне и о жертвах из числа неяпонцев. В 1952 году рядом с Музеем мира в Хиросиме был установлен кенотаф с надписью по-японски: «Покойтесь с миром, ибо ошибка не будет повторена». Английская надпись звучит более определенно: «Да упокоятся все души с миром, ибо мы не повторим зла». В 1983 году появилось уточнение на двух языках о том, что «мы» подразумевает «все человечество». Жертвами бомбардировки Хиросимы стали от 20 до 40 тысяч корейцев, многие из них были задействованы на принудительных работах.
Если обратиться к истории, разве не Нанкин и Сеул больше подходят для сравнения с Аушвицем? В конце концов, есть кое-что, о чем пока никто не сказал: Хиросима была на стороне агрессора
Отношение Японии к своему прошлому сохраняет принципиальную двусмысленность. С одной стороны, интегрированность в мировую экономику требует следования правилам хорошего тона, предполагающим признание вины за агрессию против Китая, Кореи и Вьетнама (о чем Японии не дают забыть западные партнеры). С другой — продолжающееся соперничество с этими странами не позволяет вполне отказаться от «оборонительной памяти» и всерьез переосмыслить историю взаимоотношений с ними
Ёсиэ Хотта говорит, что история находится перед нами, а будущее позади нас.
Произведения изобразительного и монументального искусства, литературы и кино — не побочные продукты этой работы, а один из важнейших ее инструментов и «языков», без применения которого она не может считаться полноценной.
«Проработка прошлого» призвана не столько организовать память о прошлом, сколько институциализировать переход от одной политической системы к другой, от авторитаризма (диктатуры) к демократии.
В этой перспективе Сталин — не исторический персонаж и не объект морали или права, а воплощение политической системы, и его защита от нападок — естественная мера самообороны и самолегитимации.
А потому стоит помнить, что «переосмысление прошлого» — деятельность политическая, а не только мемориально-просветительская. Ее задача — обеспечить гарантии невозможности возвращения к преступным практикам.
Все мы, виновные или нет, старые или молодые, обязаны принять прошлое. Его последствия касаются всех нас, и мы отвечаем за него… Речь не идет о том, чтобы преодолеть прошлое. Это невозможно. Случившегося не изменить и не отменить. Но тот, кто закрывает глаза на прошлое, становится слепым к настоящему. Тот, кто не хочет вспоминать о бесчеловечности, рискует заразиться ею снова
Важно понять (и в этом, собственно, и состоит принципиальная задача дискуссии об отношении к советскому прошлому в России), как может быть оформлено, организовано это подведение черты, чтобы оно стало таким принятием, сшиванием единой истории, а не стиранием ее куска, которое только усиливает разрыв, зияющий в исторической и социальной ткани.
Но ориентация на объединение и примирение как конечную цель этих шагов позволяет сделать важное усилие: переместиться с позиции внешнего наблюдателя, обвиняющего, на позицию участника, принимающего ответственность
Когда я писала научную работу, то часто ловила себя на мысли, что не могу ни осуждать, ни оправдывать
Михаил Ямпольский в статье «Изнасилование покаянием»[344]. По Ямпольскому, акцентирование интеллигенции на понятии вины и распространение ее на всех, вместо разговора о личной ответственности виновных, уже к концу перестройки служило скорее укреплению тоталитарных структур, нежели их деконструкции.
Первое — сродни вине, и нести ответственность в данном случае значит, например, получать судебный приговор за преступление. Второе — нравственные обязательства, которые индивид или сообщество добровольно признают за собой. Прежде всего это обязательства сделать все возможное, чтобы произошедшее не могло повториться.
Дело в том, что представитель «лояльного большинства» просто не имеет оснований чувствовать связь между своим мнением о происходящем и поведением государства
Человек, покинутый на произвол судьбы, внезапно, на кромке смерти, обрел свободу распорядиться собою. Именно свободу! Как очевидец и как историк свидетельствую: 1941–1942 годы множеством ситуаций и человеческих решений являли собой стихийную «десталинизацию», по сей день не оцененную в этом качестве
Отношение к людям как государственному ресурсу — важнейшая характеристика тоталитаризма
(В этом проблема концепта «любви к родине»: она складывается из благодарности родителям, учителю, дому и двору, в котором ты вырос, но стоит обобщить ее до концепта любви к стране, как она теряет личное содержание и оказывается категорией идеологической, в каковом виде может использоваться государством в пропагандистских и манипулятивных целях.
Навык отделения в истории страны того, что достойно благодарения, от того, что достойно осуждения, и опыт работы благодарения позволяет приблизиться к решению задачи принятия прошлого. Во-первых, предмет осуждения — государственные преступления советского периода — оказывается очищен от того, что делало отношение к нему «сложным». Теперь это просто террор, отношение к которому может быть однозначным и от которого не отвлекают соображения о том, что в СССР «было и хорошее»
Quotes:
Интерактивная карта ГУЛАГа: https://gulagmap.ru/
«Карта Памяти: Некрополь террора и Гулага»: https://www.mapofmemory.org/02-04
Интерактивный фильм "Павшие во Второй Мировой Войне": http://ru.fallen.io/ww2/
Проблема в том, что невозможно признать свою ответственность за уничтожение миллионов людей «отчасти» или «наполовину». Строго говоря, такое признание означает нечто прямо противоположное
Так, выплаты правительством ФРГ компенсаций Израилю в 1951–1965 годах, беспрецедентный акт признания ответственности за преступления нацистов, во-первых, были выгодны Германии, потому что позволяли вернуть доверие к себе как к надежному и кредитоспособному партнеру на международной арене и интегрироваться в глобальную экономику, во-вторых, производились параллельно с обратной по сути политикой интеграции бывших нацистов внутри страны, в-третьих, были способом представить себя в крайне выгодном свете в условиях идеологической и политической конкуренции с ГДР.
Власть большевиков с самого начала держится на военной мобилизации, психологии осажденной крепости (см. декрет 18 февраля 1918 года «Социалистическое отечество в опасности!»), на поиске внешних и внутренних врагов.
«Традиционная», уголовная преступность — это, с точки зрения большевиков, порождение буржуазного строя; она должна была отмереть с окончательной победой революции[26]. Поэтому уголовники воспринимались большевиками скорее как союзники, соперниками же были «классовые враги», все преступление которых состояло в их принадлежности к «классу эксплуататоров».
Уже с 1918 года по всей стране вспыхивают антибольшевистские крестьянские восстания — как реакция на изъятие продовольствия в процессе продразверстки. Среди самых крупных — Чапанное восстание крестьян Самарской губернии в марте — апреле 1919 года (порядка 100–150 тысяч участников), Тамбовское восстание 1920–1921 годов (около 55 тысяч участников) и Западно-Сибирское восстание 1920–1921 годов. Они подавляются Красной армией с особенной жестокостью. Жертвами подавления Тамбовского восстания, в процессе которого впервые в истории против граждан собственной страны использовалось химическое оружие, стали 11 тысяч человек.
Ресурсной базой для индустриального рывка стал отъем собственности у крестьян и насильственный перевод их в колхозы. «Коллективизация деревни», сопровождавшая Первую пятилетку 1929–1933 годов, фактически была внутренней колонизацией страны — войной государства с самым крупным и деятельным классом населения тогдашней России.
В обстановке приближающейся войны в Европе и поражения республиканцев в гражданской войне в Испании в 1937–1938 годах обычный для Сталина и его окружения страх предательства «пятой колонны» оборачивается новой волной репрессий против потенциальных внутренних врагов, шпионов и недовольных советской властью. Она стала известна как Большой террор.
Теория не расходилась с практикой. 5 сентября 1918 года Совет народных комиссаров РСФСР выпускает декрет «О красном терроре»
В 1954–1961 годах было реабилитировано, по разным оценкам, до 800 тысяч человек. Но, как отмечал один из основных авторов закона о реабилитации 1991 года, конституционный судья (1991–2004) Анатолий Кононов: Массовый процесс освобождения заключенных носил прежде всего политический характер, правовая его сторона обладала такой же политической ущербностью, как и сами репрессии.
Стремление во что бы то ни стало дискредитировать КПРФ и Зюганова лишило Ельцина и его сторонников возможности дать компромиссную трактовку октябрьской революции, отмечает политолог Ольга Малинова в книге, посвященной символической политике российской власти с 1991 по 2014 год[74]. Такая трактовка позволила бы увидеть в революции трагическое, но «великое» событие отечественной и мировой истории. Отказ от легитимации демократических реформ в глазах широкой аудитории через адаптацию революции как мифа основания «старого режима» к новому контексту фактически отдавал важный исторический символ, основательно укорененный в коллективной памяти, в безраздельное пользование политическим оппонентам. Переопределение Октября в качестве «трагедии» и «катастрофы» означало резкую трансформацию смыслов: то, что прежде воспринималось через фрейм «национальной славы», теперь стало рассматриваться согласно логике «коллективной травмы».
Однако такая политика памяти, уходя от формулирования четкого отношения к проблематичным периодам прошлого, неизбежно оказывалась ценностно эклектичной; на месте нового целостного нарратива о прошлом оставалась пустота...Главным недостатком этой конструкции, стремящейся эклектически примирить ценностно противоположные явления, было то, что она держалась «на умолчании о проблемах и ответственности»[80]. Основной задачей было вытеснение негативной памяти о советском прошлом и интеграция позитивной памяти о нем с памятью о победах Российской империи. Возникал сплошной нарратив истории великой державы, объединяющий события дореволюционной и советской истории в сплошное героическое прошлое.
Не имея собственного внятного языка описания Большого террора, государство предпочло «примкнуть» к инфраструктуре памяти о терроре, разработанной церковью. Этот «экспромт» оказался самым отчетливым осуждением государственного террора, когда-либо звучавшим из уст Владимира Путина:
Так понимаемое примирение крайне удобно для российских властей по нескольким причинам. Во-первых, оно крайне выгодным для государства образом подменяет причину следствием: оказывается, что это революция спровоцировала раскол общества, а не власть Российской империи довела страну до раскола, на котором затем удачно и цинично сыграли большевики в борьбе за власть. Во-вторых, оно позволяет уйти от разговора о государственном терроре, развернувшемся в полную силу уже после Гражданской войны.
нормализация советского террора и концепция уравновешивания испытаний успехами:
На выставке, посвященной XX веку, была представлена своеобразная «формула согласия», модель примирения памяти о XX веке. В истории России и СССР, говорит она, были и «трагедии» (Гражданская война, революции, сталинские репрессии), и «успехи» (индустриализация, подъем экономики, победа в Великой Отечественной
Концепт подведения черты под трудным прошлым, прощение и принятие — действительно, важные элементы политики его проработки (мы подробно остановимся на этом в третьей части книги), но только при условии принятия ответственности за преступления прошлого. В противном случае это не более чем техники отгораживания от него, только отодвигающие решение проблемы
Советское наследие — не просто материал для историков. Это фундамент, на котором стоит страна. В серии публикаций в газете «Ведомости» в 2008–2012 годах Трудолюбов и другие авторы подробно раскрывают этот тезис[142]. Советское и прежде всего сталинское прошлое влияет на современное российское настоящее посредством трех групп факторов: это материальная культура, система государственных и общественных институтов, и социальные механизмы
Прямое следствие подобного положения вещей — предпочтение на уровне массового сознания идеи «сильного государства» перед идеей ценности каждого отдельного человека. Выбор из этой пары — необходимое условие определения приоритетов развития государства и общества. Сделать его россиянам мешает не принадлежность к «либеральной» или «государственнической» системе взглядов, а гораздо более трудно поддающиеся рационализации психологические механизмы.
CONADEP стала одной из первых комиссий подобного рода в мире (формально она была третьей по счету, после комиссий в Уганде [1974] и Боливии [1982].
И тем не менее доклад комиссии «Никогда снова» (Nunca Más), опубликованный в 1985 году, произвел невероятный фурор, стал бестселлером и фактически разрушил стену молчания, окружавшую террор хунты.
Главной характеристикой «испанской модели» преодоления трудного прошлого принято считать согласие общества забыть о былых разделениях ради сохранения единства нации, достижения гражданского мира и совместного движения в будущее.
Главным механизмом объединения общества в ЮАР стали правда и попытка простить преступления прошлого.
Основой политики апартеида стали меры, призванные на законодательном и институциональном уровне запретить контакты между четырьмя группами населения. Введена расовая классификация, в рамках которой каждый житель страны должен был регистрироваться в качестве представителя одной из четырех групп: белые, черные (туземцы или банту), цветные (исторически сложившиеся группы смешанного происхождения) и азиаты (преимущественно этнические индусы).
Специфика южноафриканской ситуации в том, что число жертв апартеида в ЮАР было меньше, чем число жертв насилия, разразившегося в стране накануне и в процессе его демонтажа.
TRC хвалят и ругают за одно и то же: не имея удовлетворительных юридических и политических механизмов, она выдвинула на первый план моральные. Благо, что моральный авторитет — это единственное, чем в полной мере обладал Мандела.
Фактически это означало общественное осуждение апартеида как системы. Именно поэтому так важно было показать, что преступления апартеида — результат государственной политики, а не злоупотреблений отдельных исполнителей.
Следствием установки на «моральное шоу» были основные особенности работы комиссии. Передача «Commission report», выходившая на южноафриканском телевидении в субботу вечером, стала самой рейтинговой новостной передачей в стране.
Главный аргумент скептиков — резкое увеличение преступности и неравенства по сравнению с периодом апартеида и массовая эмиграция белых.
На месте многоточия у Туту следует пассаж о России. Его трудно воспринимать как экспертное суждение, но он интересен в качестве иллюстрации внешних представлений о российском транзите, поэтому приведем его здесь: Переход к демократии в России начался почти тогда же, когда и у нас. Берлинская стена пала в ноябре 1989‐го. Нельсон Мандела был освобожден в феврале 1990 года. Но на фоне того, что происходит в России сегодня — буйство организованной преступности, конфликт в Чечне, вспышки насилия вроде захвата заложников в театре и трагедии в Беслане, — южноафриканский транзит выглядит пикником в воскресной школе. Стараясь укрыться от правды о советском прошлом, россияне несут груз прошлого в будущее
«Христос народов»: образ жертвы как основа коллективной идентичности
Из них 2,7 млн — этнические поляки, пострадавшие от немецкой оккупации, от 2,7 до 2,9 млн человек — евреи-жертвы Холокоста, 150 тысяч человек — жертвы советских репрессий.
Поскольку коммунистические элиты комфортно устранились от власти и ответственности, а «Солидарность» вынуждена была выводить страну из экономической катастрофы, именно демократы собрали на себя все недовольство общества, а посткоммунисты обеспечили себе возможность реванша. В 1989 году рейтинг ушедшего в отставку лидера советской Польши Войцеха Ярузельского и ПОРП был критически низким, но уже в 1994 году его рейтинг вдвое превышает рейтинг Валенсы,
Сегодняшняя Польша — страна с самым низким в Евр
Два рассмотренных нами сюжета — болезненная память о соучастии в уничтожении еврейского населения и о социалистическом прошлом, которое невозможно полностью списать на СССР, — тесно связаны друг с другом.
Нюрнберг стал хрестоматийным примером «суда победителей». Харлан Ф. Стоун, председатель Верховного суда США в 1941–1946 годах, даже назвал его «мошенничеством»: принцип состязательности не соблюдался, допускалось обратное действие законов, индивидуальная ответственность смешивалась с коллективной, преступления союзников (бомбардировки Дрездена, грабежи и изнасилования гражданского населения) не рассматривались.
Холокост не был уникальным и вневременным событием, а потому, вместо того чтобы зацикливаться на нем, следует покаяться и идти дальше. Философ Юрген Хабермас, напротив, считал, что уникальность и вневременность Холокоста должна быть постоянной точкой отсчета: это событие нельзя «нормализовать» и «оставить в прошлом»
На территориях советской оккупационной зоны, в 1949 году получивших название Германской Демократической Республики, власти (голос общества в ГДР был почти не слышен) создали нарратив о государстве-наследнике героического коммунистического антифашистского сопротивления.
Социолог Райнер Лепсиус назвал это «экстернализацией» памяти о трудном прошлом[272]. В свою очередь в ФРГ эта память также была экстернализирована и перенесена на Гитлера и его ближайшее окружение.
Главной задачей Токийского процесса, кроме собственно обвинения военных преступников, была фиксация генерального нарратива о Тихоокеанской войне. Он гласил, что виновен в войне «японский милитаризм» в лице высшего военного и ��ражданского руководства страны, с граждан же ответственность полностью снималась. Слабой частью этой конструкции оказывался вопрос об ответственности лично императора Хирохито. Эта тема на долгие годы стала запретной для японского общества.
Традиционным ответом участников церемонии на упреки в этом было то, что в храме Ясукуни они молятся о мире. Все официальные описания святилища подчеркивают, что оно посвящено миру и служит примирению нации. Бурума замечает: Это очень специфическое понимание мира.
Сам выбор Хиросимы в качестве главной военной жертвы был сознательным политическим шагом, лишний раз напоминающим о том, в какой степени память — это конструкт, а не «объективная правда о прошлом»
Сконструированность памяти о Хиросиме дает о себе знать не только в выборе города, но и в настойчивом умолчании о его роли во Второй мировой войне и о жертвах из числа неяпонцев. В 1952 году рядом с Музеем мира в Хиросиме был установлен кенотаф с надписью по-японски: «Покойтесь с миром, ибо ошибка не будет повторена». Английская надпись звучит более определенно: «Да упокоятся все души с миром, ибо мы не повторим зла». В 1983 году появилось уточнение на двух языках о том, что «мы» подразумевает «все человечество». Жертвами бомбардировки Хиросимы стали от 20 до 40 тысяч корейцев, многие из них были задействованы на принудительных работах.
Если обратиться к истории, разве не Нанкин и Сеул больше подходят для сравнения с Аушвицем? В конце концов, есть кое-что, о чем пока никто не сказал: Хиросима была на стороне агрессора
Отношение Японии к своему прошлому сохраняет принципиальную двусмысленность. С одной стороны, интегрированность в мировую экономику требует следования правилам хорошего тона, предполагающим признание вины за агрессию против Китая, Кореи и Вьетнама (о чем Японии не дают забыть западные партнеры). С другой — продолжающееся соперничество с этими странами не позволяет вполне отказаться от «оборонительной памяти» и всерьез переосмыслить историю взаимоотношений с ними
Ёсиэ Хотта говорит, что история находится перед нами, а будущее позади нас.
Произведения изобразительного и монументального искусства, литературы и кино — не побочные продукты этой работы, а один из важнейших ее инструментов и «языков», без применения которого она не может считаться полноценной.
«Проработка прошлого» призвана не столько организовать память о прошлом, сколько институциализировать переход от одной политической системы к другой, от авторитаризма (диктатуры) к демократии.
В этой перспективе Сталин — не исторический персонаж и не объект морали или права, а воплощение политической системы, и его защита от нападок — естественная мера самообороны и самолегитимации.
А потому стоит помнить, что «переосмысление прошлого» — деятельность политическая, а не только мемориально-просветительская. Ее задача — обеспечить гарантии невозможности возвращения к преступным практикам.
Все мы, виновные или нет, старые или молодые, обязаны принять прошлое. Его последствия касаются всех нас, и мы отвечаем за него… Речь не идет о том, чтобы преодолеть прошлое. Это невозможно. Случившегося не изменить и не отменить. Но тот, кто закрывает глаза на прошлое, становится слепым к настоящему. Тот, кто не хочет вспоминать о бесчеловечности, рискует заразиться ею снова
Важно понять (и в этом, собственно, и состоит принципиальная задача дискуссии об отношении к советскому прошлому в России), как может быть оформлено, организовано это подведение черты, чтобы оно стало таким принятием, сшиванием единой истории, а не стиранием ее куска, которое только усиливает разрыв, зияющий в исторической и социальной ткани.
Но ориентация на объединение и примирение как конечную цель этих шагов позволяет сделать важное усилие: переместиться с позиции внешнего наблюдателя, обвиняющего, на позицию участника, принимающего ответственность
Когда я писала научную работу, то часто ловила себя на мысли, что не могу ни осуждать, ни оправдывать
Михаил Ямпольский в статье «Изнасилование покаянием»[344]. По Ямпольскому, акцентирование интеллигенции на понятии вины и распространение ее на всех, вместо разговора о личной ответственности виновных, уже к концу перестройки служило скорее укреплению тоталитарных структур, нежели их деконструкции.
Первое — сродни вине, и нести ответственность в данном случае значит, например, получать судебный приговор за преступление. Второе — нравственные обязательства, которые индивид или сообщество добровольно признают за собой. Прежде всего это обязательства сделать все возможное, чтобы произошедшее не могло повториться.
Дело в том, что представитель «лояльного большинства» просто не имеет оснований чувствовать связь между своим мнением о происходящем и поведением государства
Человек, покинутый на произвол судьбы, внезапно, на кромке смерти, обрел свободу распорядиться собою. Именно свободу! Как очевидец и как историк свидетельствую: 1941–1942 годы множеством ситуаций и человеческих решений являли собой стихийную «десталинизацию», по сей день не оцененную в этом качестве
Отношение к людям как государственному ресурсу — важнейшая характеристика тоталитаризма
(В этом проблема концепта «любви к родине»: она складывается из благодарности родителям, учителю, дому и двору, в котором ты вырос, но стоит обобщить ее до концепта любви к стране, как она теряет личное содержание и оказывается категорией идеологической, в каковом виде может использоваться государством в пропагандистских и манипулятивных целях.
Навык отделения в истории страны того, что достойно благодарения, от того, что достойно осуждения, и опыт работы благодарения позволяет приблизиться к решению задачи принятия прошлого. Во-первых, предмет осуждения — государственные преступления советского периода — оказывается очищен от того, что делало отношение к нему «сложным». Теперь это просто террор, отношение к которому может быть однозначным и от которого не отвлекают соображения о том, что в СССР «было и хорошее»
This entire review has been hidden because of spoilers.
February 12, 2021
Обожаю читать несколько книг параллельно. Именно для таких магических моментов, когда два текста, которые кажутся двумя непересекающимися прямыми, вдруг в какой-то геометрии Лобачевского встречаются в определенной точке и начинают разговаривать друг с другом и друг друга дополнять. Так случилось с Риф Алексея Поляринова и этой книгой.
Память о государственных преступлениях как коллективная травма многих государств. Испания пережила жестокую гражданскую войну. На долю Аргентины выпали чудовищные времена военной хунты, когда люди уходили из дома и исчезали навсегда. Дети, родившиеся в застенках хунты, отдавались на усыновление семьям военных и потребовались годы (и база анализов ДНК), чтобы бабушки и дедушки смогли, наконец, воссоединиться со своими внуками. Я думаю, ни для кого не секрет, какие испытания достались Германии: нацизм и навязанный социализм с такими чудовищными службами, как Штази. ЮАР в течение многих лет была растерзана апартеидом, и только комиссия правды и примирения смогла хоть как-то попытаться склеить разбитую чашку. Япония свирепствовала в Корее и Маньчжурии, но сама сильно пострадала от падения двух ядерных бомб. Польша продолжает нести бремя жертвы - страны, которую одновременно атаковали нацистская Германия и СССР, - отказываясь признавать собственные преступления против живших в Польше евреев.
У каждой страны есть свои болевые точки. У России – это нераскаянный и не выстраданный рубец от Красного террора, ГУЛАГа, сталинизма и других преступлений жесткого советского времени. Что делать с этим неудобным прошлым? Открыто поговорить о нем или скрыть, спрятать, замести под коврик? Все-таки, без проработки травм прошлого невозможно начать новую жизнь и двигаться вперед. Поэтому государство, которое вместо того, чтобы провести психотерапевтическую сессию для своего народа, открыть правду, проанализировать ошибки и создать новую идентичность нации, продолжают выкапывать труп Сталина и позиционировать его как столь необходимую России «сильную руку», продолжает тихо и незаметно вести народ не в светлое будущее, а в темную яму. Пока народ сам не встрепенется и не займется своим самообразованием. Я думаю, что чтение этой книги, для многих может иметь прекрасный психотерапевтический эффект.
Память о государственных преступлениях как коллективная травма многих государств. Испания пережила жестокую гражданскую войну. На долю Аргентины выпали чудовищные времена военной хунты, когда люди уходили из дома и исчезали навсегда. Дети, родившиеся в застенках хунты, отдавались на усыновление семьям военных и потребовались годы (и база анализов ДНК), чтобы бабушки и дедушки смогли, наконец, воссоединиться со своими внуками. Я думаю, ни для кого не секрет, какие испытания достались Германии: нацизм и навязанный социализм с такими чудовищными службами, как Штази. ЮАР в течение многих лет была растерзана апартеидом, и только комиссия правды и примирения смогла хоть как-то попытаться склеить разбитую чашку. Япония свирепствовала в Корее и Маньчжурии, но сама сильно пострадала от падения двух ядерных бомб. Польша продолжает нести бремя жертвы - страны, которую одновременно атаковали нацистская Германия и СССР, - отказываясь признавать собственные преступления против живших в Польше евреев.
У каждой страны есть свои болевые точки. У России – это нераскаянный и не выстраданный рубец от Красного террора, ГУЛАГа, сталинизма и других преступлений жесткого советского времени. Что делать с этим неудобным прошлым? Открыто поговорить о нем или скрыть, спрятать, замести под коврик? Все-таки, без проработки травм прошлого невозможно начать новую жизнь и двигаться вперед. Поэтому государство, которое вместо того, чтобы провести психотерапевтическую сессию для своего народа, открыть правду, проанализировать ошибки и создать новую идентичность нации, продолжают выкапывать труп Сталина и позиционировать его как столь необходимую России «сильную руку», продолжает тихо и незаметно вести народ не в светлое будущее, а в темную яму. Пока народ сам не встрепенется и не займется своим самообразованием. Я думаю, что чтение этой книги, для многих может иметь прекрасный психотерапевтический эффект.
October 3, 2020
Одна из лучших книг, которые прочитал в этом году. Николай Эппе в ней рассматривает проблему работы над травматическим прошлым русской нации. А именно Красный террор 1917-1956 годов, жертвами которого стали не менее 21 млн. человек и погибли не менее 2.3 млн. человек. Он объясняет почему важно однозначное отношение у нации к этому вопросу. "Общество не может двигаться вперёд не ответив себе на вопросы прошлого".
Чтобы лучше понять как это нужно делать, автор рассматривает похожий опыт других стран, у которых также было "неудобное прошлое", которое во многом тормозило общество.
Движение "Матерей (а ныне уже бабушек) площади мая" против репрессий аргентиской военной хунты 1976-1983 годов.
Создание "Комиссии по установлению истины и примирению" и восстановительное правосудие в ЮАР для разрешения конфликта, связанного с политикой апартеида.
Рассматривается опыт Японии с замалчиванием военного прошлого и нежеланием выносить на общественное обсуждение "женщин для утешения"
Преодоление фашизма немецким обществом и негативные последствия Нюрнбергского процесса по окончанию второй мировой войны.
Слоганы из художественных фильмов, посвящённых этим событиям:
"Сan democracy be built on forgetting?"
"Looking into the dark past for a bright future"
"Расколотое общество - всегда ресурс для манипуляций и тормоз для движения в любом направлении, кроме попятного"
Очень многое, описанное в этой книге, перекликается с тем, что происходит с нами в эти дни. Тем важнее эта книга становится.
У каждой нации был свой путь принятия этого прошлого. То, что объединяет их всех - это невозможность забыть и желание говорить об этом.
Чтобы лучше понять как это нужно делать, автор рассматривает похожий опыт других стран, у которых также было "неудобное прошлое", которое во многом тормозило общество.
Движение "Матерей (а ныне уже бабушек) площади мая" против репрессий аргентиской военной хунты 1976-1983 годов.
Создание "Комиссии по установлению истины и примирению" и восстановительное правосудие в ЮАР для разрешения конфликта, связанного с политикой апартеида.
Рассматривается опыт Японии с замалчиванием военного прошлого и нежеланием выносить на общественное обсуждение "женщин для утешения"
Преодоление фашизма немецким обществом и негативные последствия Нюрнбергского процесса по окончанию второй мировой войны.
Слоганы из художественных фильмов, посвящённых этим событиям:
"Сan democracy be built on forgetting?"
"Looking into the dark past for a bright future"
"Расколотое общество - всегда ресурс для манипуляций и тормоз для движения в любом направлении, кроме попятного"
Очень многое, описанное в этой книге, перекликается с тем, что происходит с нами в эти дни. Тем важнее эта книга становится.
У каждой нации был свой путь принятия этого прошлого. То, что объединяет их всех - это невозможность забыть и желание говорить об этом.
September 17, 2022
Коли читаєш цю книгу у 2022, після Бучі, Маріуполя та, найсвіжіше, Ізюма, сама назва видається трохи… зам‘якою. Бо це не «незручне» минуле - та й не минуле вже, а сьогодення - а абсолютно злочинне. І якщо ще в 1990-х роках росіянам треба було визнавати і каятись за злочини СРСР, то після Чечні, Сирії, та України вони є співучасниками злочинів і мають вже не просто каятись, а платити за них.
Нажаль, більшість росіян не розуміє, що вони, насправді, вже платять. Власним благополуччям, майбутнім своїх дітей та останніми роками своїх батьків, які вони проводять без гідної пенсії та медицини. Вони вже платять тим, що за російський паспорт можуть побити - звісно, якщо взагалі пощастить кудись виїхати.
В цілому, книга розумна, правильна і завжди на часі. Шкода лише, що ті, кому вона потрібна найбільше, її не прочитають.
Зірку зняла за те, що навіть у тексті, який став результатом серйозної роботи, є дурня накшталт прирівнюванні росії до Київської Русі. Коли Володимир хрестив Київ, у москві та петербурзі ще жаби квакали. Тож, між Руссю та росієї спільне лише одне - перша літера в назві.
Нажаль, більшість росіян не розуміє, що вони, насправді, вже платять. Власним благополуччям, майбутнім своїх дітей та останніми роками своїх батьків, які вони проводять без гідної пенсії та медицини. Вони вже платять тим, що за російський паспорт можуть побити - звісно, якщо взагалі пощастить кудись виїхати.
В цілому, книга розумна, правильна і завжди на часі. Шкода лише, що ті, кому вона потрібна найбільше, її не прочитають.
Зірку зняла за те, що навіть у тексті, який став результатом серйозної роботи, є дурня накшталт прирівнюванні росії до Київської Русі. Коли Володимир хрестив Київ, у москві та петербурзі ще жаби квакали. Тож, між Руссю та росієї спільне лише одне - перша літера в назві.
April 16, 2024
Осознанная книга с большой проделанной подготовкой. И очень своевременная для меня.
На части 3 пошли эмоции. К сожалению, прошлым нынешняя ситуация станет не скоро но нужно учиться принимать.
На части 3 пошли эмоции. К сожалению, прошлым нынешняя ситуация станет не скоро но нужно учиться принимать.
June 1, 2022
Книжка, которая объясняет, что Нюрнберг нам не нужен. Ну или не только он.
Германия, ЮАР, Аргентина, Испания, ЮАР, Польша и немного Бразилии.
И Россия
Германия, ЮАР, Аргентина, Испания, ЮАР, Польша и немного Бразилии.
И Россия
September 14, 2022
Мне в этой книге некоторые вещи не понравились. Прежде всего, язык — сухой и прямой, нарочито не литературный, при этом не давящий академичностью. Эту книгу из-за него откровенно скучно читать, сложно пробираться через фрагменты рассуждений, которые сводятся буквально к пересказу происходивших «в интернете» событий «простыми словами». И даже ярчайшая и важнейшая вторая часть — там, где Эппле рассказывает об опыте работы с трудным прошлым в разных странах — ужасно от этого страдает. Хотя автор очень старается: приводит занимательные примеры из искусства и массмедиа.
Но всё, что я написал выше, вообще не стоит выеденного яйца — русский народ явочным порядком в книжные магазины доказал, что эта книжка ему нужна.
Она вышла осенью 2020 года, успела выиграть премию «Просветитель» и превратиться в главный интеллектуальный русский бестселлер после 24.02.22.
Оговорюсь, книгу я купил ещё два года назад. Я покупаю всё о памяти, что выходит в «Новом литературном обозрении». Великое издательство Ирины Прохоровой за тридцать лет сформировало в России сам дискурс о памяти, определило политику памяти как главную проблему отеческой современности. Поэтому очередная книжка казалась просто фрагментом в этой большой работе издательства по переустройству русского интеллектуального ландшафта.
Но времена поменялись. И выяснилось: эти десятилетия рефлексии привели не к продуманной и завершенной политике памяти, а к тому, что считающийся иностранным агентом Виктор Шендерович точно сформулировал: «Немцы усвоили урок. Они пошли в будущее. А нас отправили на второй год». Так, сам того не ведая, Эппле написал азбуку работы с памятью и трудным прошлым.
Нынешние «хорошие русские», которые собственно русских и ненавидят, не успели застать эту моду, поэтому придумывают на коленке какие-то странные рецепты «настоящего патриотизма» или «нюрнбергского процесса для России». Происходит это всё в фейсбуках. Но, пожалуйста, прочитайте хотя бы Эппле.
Это реально книга с азбучными истинами. А главная из них сейчас труднее всего усваивается. Она хорошо обозначена в одном из стихотворений Евтушенко: «Нет стран, история которых лишь безвиновье. Но верю я, что будет и безвойновье».
Так, например, Эппле интересно пишет про ЮАР. Мы уже просто все забыли, что в 1980-е годы это была самая засанкционированная страна, которую все просто ненавидели по обе стороны «железного занавеса». А, нет, поработали над собой, и уже в 2010-м принимали чемпионат мира, то есть дали им право проведения через десять лет после отмены апартеида. Эппле для половины фейсбука буквально откроет Америку: оказывается, проработка прошлого в Германии была не линейной и сложной, а со многими откатами и спорами. А в Японии так и вообще преступления императорских армии и флота стали аккуратно признавать только в XXI веке.
Каждая страна имеет право и всегда получала шанс выбраться из-под собственных руин. Как и у всех в этом ряду у России особое место, но оно не фатальное. Это не место обреченных.
Перед нами книга, которая стала каноном на наших глазах. Мы так сами решили. Хорошо, что её читают. Хоть какая-то польза от 2022 года.
Но всё, что я написал выше, вообще не стоит выеденного яйца — русский народ явочным порядком в книжные магазины доказал, что эта книжка ему нужна.
Она вышла осенью 2020 года, успела выиграть премию «Просветитель» и превратиться в главный интеллектуальный русский бестселлер после 24.02.22.
Оговорюсь, книгу я купил ещё два года назад. Я покупаю всё о памяти, что выходит в «Новом литературном обозрении». Великое издательство Ирины Прохоровой за тридцать лет сформировало в России сам дискурс о памяти, определило политику памяти как главную проблему отеческой современности. Поэтому очередная книжка казалась просто фрагментом в этой большой работе издательства по переустройству русского интеллектуального ландшафта.
Но времена поменялись. И выяснилось: эти десятилетия рефлексии привели не к продуманной и завершенной политике памяти, а к тому, что считающийся иностранным агентом Виктор Шендерович точно сформулировал: «Немцы усвоили урок. Они пошли в будущее. А нас отправили на второй год». Так, сам того не ведая, Эппле написал азбуку работы с памятью и трудным прошлым.
Нынешние «хорошие русские», которые собственно русских и ненавидят, не успели застать эту моду, поэтому придумывают на коленке какие-то странные рецепты «настоящего патриотизма» или «нюрнбергского процесса для России». Происходит это всё в фейсбуках. Но, пожалуйста, прочитайте хотя бы Эппле.
Это реально книга с азбучными истинами. А главная из них сейчас труднее всего усваивается. Она хорошо обозначена в одном из стихотворений Евтушенко: «Нет стран, история которых лишь безвиновье. Но верю я, что будет и безвойновье».
Так, например, Эппле интересно пишет про ЮАР. Мы уже просто все забыли, что в 1980-е годы это была самая засанкционированная страна, которую все просто ненавидели по обе стороны «железного занавеса». А, нет, поработали над собой, и уже в 2010-м принимали чемпионат мира, то есть дали им право проведения через десять лет после отмены апартеида. Эппле для половины фейсбука буквально откроет Америку: оказывается, проработка прошлого в Германии была не линейной и сложной, а со многими откатами и спорами. А в Японии так и вообще преступления императорских армии и флота стали аккуратно признавать только в XXI веке.
Каждая страна имеет право и всегда получала шанс выбраться из-под собственных руин. Как и у всех в этом ряду у России особое место, но оно не фатальное. Это не место обреченных.
Перед нами книга, которая стала каноном на наших глазах. Мы так сами решили. Хорошо, что её читают. Хоть какая-то польза от 2022 года.
July 23, 2022
У старых грехов длинные тени
Агата Кристи
Прежде всего стоит сказать что Эппле проделал впечатляющий объём работы по анализу и систематизации концепций восприятия прошлого, проведенного под гнетом диктатуры. Мне весьма импонирует выборка стран, ведь обычно в публицистике ссылаются лишь на "Нюрбергский" опыт, с понятыми выводами о принципиальной неприменимости его к нашей ситуации. Вообще текст очень приятный для академического, лишь раз глаз запнулся за "коммеморацию", что весьма неплохо для подобной книги. Вообще сейчас (после 24-го февраля) наблюдается некоторый всплеск интереса к этой теме, Немёллера и Арендт в тексте встречаешь уже как старых знакомых.
В части "Синтез" содержится пути достижения консенсуса на основе подхода комиссий "правды и примирения" (впрочем, не только) работавших в множестве разных стран. Может ли это сработать в нашей ситуации? С одной стороны, как и было замечено в тексте, непосредственные исполнители, как и архитекторы террора в основной массе уже заняли место в котлах на цокольном этаже, и это значительно усиливает позиции "обвинения", ведь им никакие гарантии безопасности (как условие компромисса) уже не нужны. С другой стороны, сограждане за 10 тучных лет невероятно раскормлены ресентиментом, усилиями бойцов телевизионного фронта. Ситуация своеобразная.
Хочется верить что политическая модель, наследующая нынешней сделает какие-то подвижки в направлении принятия государственных преступлений как непреложного факта, учитывая что, мягко говоря, число "трудных" страниц отечественной истории растет куда быстрее чем кто-либо ожидал. Будет ли это осуждение "головокружения от успехов" старой администрации президента с целью легитимации собственной власти, или создание комиссии сверху как в ЮАР, или делегирования структурам "Мемориала" - время покажет.
Перефразируя Круглого из лучшего фильма Балабанова - "Поживем подольше, увидим побольше".
Агата Кристи
Прежде всего стоит сказать что Эппле проделал впечатляющий объём работы по анализу и систематизации концепций восприятия прошлого, проведенного под гнетом диктатуры. Мне весьма импонирует выборка стран, ведь обычно в публицистике ссылаются лишь на "Нюрбергский" опыт, с понятыми выводами о принципиальной неприменимости его к нашей ситуации. Вообще текст очень приятный для академического, лишь раз глаз запнулся за "коммеморацию", что весьма неплохо для подобной книги. Вообще сейчас (после 24-го февраля) наблюдается некоторый всплеск интереса к этой теме, Немёллера и Арендт в тексте встречаешь уже как старых знакомых.
В части "Синтез" содержится пути достижения консенсуса на основе подхода комиссий "правды и примирения" (впрочем, не только) работавших в множестве разных стран. Может ли это сработать в нашей ситуации? С одной стороны, как и было замечено в тексте, непосредственные исполнители, как и архитекторы террора в основной массе уже заняли место в котлах на цокольном этаже, и это значительно усиливает позиции "обвинения", ведь им никакие гарантии безопасности (как условие компромисса) уже не нужны. С другой стороны, сограждане за 10 тучных лет невероятно раскормлены ресентиментом, усилиями бойцов телевизионного фронта. Ситуация своеобразная.
Хочется верить что политическая модель, наследующая нынешней сделает какие-то подвижки в направлении принятия государственных преступлений как непреложного факта, учитывая что, мягко говоря, число "трудных" страниц отечественной истории растет куда быстрее чем кто-либо ожидал. Будет ли это осуждение "головокружения от успехов" старой администрации президента с целью легитимации собственной власти, или создание комиссии сверху как в ЮАР, или делегирования структурам "Мемориала" - время покажет.
Перефразируя Круглого из лучшего фильма Балабанова - "Поживем подольше, увидим побольше".
April 9, 2021
С памятью нужно и можно работать.
Историческая литература может и должна быть полезной.
Как Эппле удалось написать что-то настолько практичное о чем-то настолько неуловимом, как историческая память, я не знаю. Практичное и в смысле терапии, и в смысле плана конкретных действий.
"На сегодня у России явный дефицит идей по улучшению своего внешнеполитического образа. Образ страны, спасшей Европу от нацизма, из-за излишней эксплуатации параллельно с агрессивными и откровенно антидемократическими шагами на глазах перестал быть убедительным. Стратегия "опасного идиота" потеряла новизну, а демонстрация влияния посредством ввязывания в конфликты вроде сирийского слишком затратна. Между тем опыт Германии времён канцлера Конрада Аденауэра очень красноречиво показывает, что взвешенная и дозированная политика признания ответственности за прошлое (решение о выплатах Израилю репараций) - эффективный и сравнительно дешёвый способ заработать доверие внешнеполитических партнёров. Превращение советского террора в такую тему - хороший способ, не меняя решительно текущую политику, заработать репутацию ответственного государства, движущегося в тренде "политики вины", считающейся хорошим тоном среди наиболее развитых мировых держав, о возвращении в клуб которых Россия так мечтает."
P.S. Я могла бы процитировать полкниги, но эта цитата показалась мне самой наглядной в смысле сочетания цели и реальной политической обстановки. Не надо ждать перемен, надо начинать эту работу в тех обстоятельствах, которые нам даны.
Историческая литература может и должна быть полезной.
Как Эппле удалось написать что-то настолько практичное о чем-то настолько неуловимом, как историческая память, я не знаю. Практичное и в смысле терапии, и в смысле плана конкретных действий.
"На сегодня у России явный дефицит идей по улучшению своего внешнеполитического образа. Образ страны, спасшей Европу от нацизма, из-за излишней эксплуатации параллельно с агрессивными и откровенно антидемократическими шагами на глазах перестал быть убедительным. Стратегия "опасного идиота" потеряла новизну, а демонстрация влияния посредством ввязывания в конфликты вроде сирийского слишком затратна. Между тем опыт Германии времён канцлера Конрада Аденауэра очень красноречиво показывает, что взвешенная и дозированная политика признания ответственности за прошлое (решение о выплатах Израилю репараций) - эффективный и сравнительно дешёвый способ заработать доверие внешнеполитических партнёров. Превращение советского террора в такую тему - хороший способ, не меняя решительно текущую политику, заработать репутацию ответственного государства, движущегося в тренде "политики вины", считающейся хорошим тоном среди наиболее развитых мировых держав, о возвращении в клуб которых Россия так мечтает."
P.S. Я могла бы процитировать полкниги, но эта цитата показалась мне самой наглядной в смысле сочетания цели и реальной политической обстановки. Не надо ждать перемен, надо начинать эту работу в тех обстоятельствах, которые нам даны.
April 27, 2025
Эта книга далась мне тяжело. Я читала её долго, часто делала паузы, а где-то на середине поймала себя на мысли: “Это не закончится никогда”. Текст погружает в самые гадкие, самые грустные поступки человека — и заставляет раз за разом удивляться: как мы до сих пор совершаем то, что уже столько раз казалось невозможным.
Главная идея книги — о том, как Россия могла бы учиться правильно принимать своё тяжёлое прошлое (гулаг, репрессии), глядя на примеры других стран. Но даже эти примеры не дают готового решения. Да и можно ли требовать идеальности в таких вопросах?
Особенно меня зацепила история Яра в Колпашеве. После неё появилось сильное желание найти документальный фильм об этом — кажется, только так можно ещё глубже прочувствовать масштаб происходившего.
“Неудобное прошлое” стоит читать, особенно если раньше казалось, что тема ГУЛАГа, репрессий и коллективной памяти уже раскрыта или перестала быть актуальной. Книга честно показывает: нет, это до сих пор живо, это до сих пор влияет на нас.
Но к чтению стоит подходить осознанно: нужно быть готовым к внутреннему разговору о собственной ответственности и о своей принадлежности к обществу, которое продолжает жить с этими тенями прошлого.
Главная идея книги — о том, как Россия могла бы учиться правильно принимать своё тяжёлое прошлое (гулаг, репрессии), глядя на примеры других стран. Но даже эти примеры не дают готового решения. Да и можно ли требовать идеальности в таких вопросах?
Особенно меня зацепила история Яра в Колпашеве. После неё появилось сильное желание найти документальный фильм об этом — кажется, только так можно ещё глубже прочувствовать масштаб происходившего.
“Неудобное прошлое” стоит читать, особенно если раньше казалось, что тема ГУЛАГа, репрессий и коллективной памяти уже раскрыта или перестала быть актуальной. Книга честно показывает: нет, это до сих пор живо, это до сих пор влияет на нас.
Но к чтению стоит подходить осознанно: нужно быть готовым к внутреннему разговору о собственной ответственности и о своей принадлежности к обществу, которое продолжает жить с этими тенями прошлого.
June 18, 2023
Выдатная кніга, з якой варта азнаёміцца беларусам, каб ведаць і разумець, як працавалі са спадчынай аўтарытарных і таталітарных рэжымаў ды масавых рэпрэсій у краінах, якія перажылі трансфармацыю ў кірунку дэмакратыі. І, адпаведна, як лепш пазбегнуць іх памылак нам у будучыні. Часам надта зацягнута, недзе ў другой палове кнігі я пачаў стамляцца, часам спрэчна (прынамсі пра польскі досвед, пра які я крыху ведаю), але як сінтэтычная праца - агляд розных краін, аналіз, параўнанне - дык добрае чытво для пачатку, а потым можна паглябляцца ў іншыя, больш падрабязныя выданні па асобных краінах.
Displaying 1 - 30 of 83 reviews