What do you think?
Rate this book
The Sublimes • Шатуны
The Sublimes, by Russian writer and philosopher Yuri Vitalievich Mamleyev, is indisputably one of the most stunning works of contemporary world literature, a profound, multidimensional, vivid, and initiatory novel.
The present edition is unique in several respects. First, this is the novel’s first complete translation into English, brilliantly executed by Marian Schwartz (previously only an abridged version had been published and in a less than satisfactory translation).
Moreover, this is the first English-Russian bilingual printed edition of The Sublimes, from the Tradition publishing group.
Western literary critics once wrote that “the world wasn’t ready for this book.” Well, the “world” may never be “ready.” The main thing is that you are, dear readers!
The present edition is unique in several respects. First, this is the novel’s first complete translation into English, brilliantly executed by Marian Schwartz (previously only an abridged version had been published and in a less than satisfactory translation).
Moreover, this is the first English-Russian bilingual printed edition of The Sublimes, from the Tradition publishing group.
Western literary critics once wrote that “the world wasn’t ready for this book.” Well, the “world” may never be “ready.” The main thing is that you are, dear readers!
408 pages, Hardcover
First published January 1, 1966
27 people are currently reading
615 people want to read
About the author
Yuriy Mamleev
39 books40 followersBorn in 1931 in Moscow, Yuri Mamleyev began writing in the 1960s. During that time, the author led a “double life.” By day, he taught mathematics, but in the evenings he hosted a secret circle of intellectuals. Discussing Indian and German philosophy, theosophy and psychoanalysis, the members of this undercover literary and philosophical circle called themselves “sexual mystics.”
Mamleyev’s works could only be sold in Russia through Samizdat and in the 1980s began to appear in the West. In 1974, Mamleyev emigrated to the U.S., and later lived in Paris. He returned to Russia in 1993 and, today, alternates between Moscow and Paris. Younger Moscow writers such as Vladimir Sorokin or Victor Yerofeyev venerate him as “the heir to both Gogol and Dostoyevsky.”
In 2000, Mamleyev was awarded the Pushkin Prize by the Alfred Toepfe Foundation and the International PEN Club, and he was a scholar at the German Foundation, Preußische Seehandlung.
Mamleyev is considered the “most Russian” writer in Russia today. He founded a new literary current called “metaphysical realism.” Vladimir Spakov wrote of Mamleyev in The Petersburg Book Journal:
“His prose is devoid of actual events… but it holds something else instead: an eternal thing that has forever been part of man, but which nobody likes to be confronted with. The mirror he holds up to us has turned black, reflecting our dark side. To do so, it needed a writer capable of standing at the abyss without falling and of telling the more frightful among us who pretend to be ‘civilized': There are monsters hiding in you!”
Mamleyev’s heroes are often characterized as “idiots”, “feeble-minded”, or “dopes” – but in fact they are all in love with being and dream of immortality. They want to understand the incomprehensible, and find answers to questions beyond the realm of human reason. They have entered a prohibited area. While Mamleyev’s figures seem to emerge from a grotesque and evil fairy tale, he places them into a realistic context. And that is why his prose is both unbelievably credible and merciless.
From: http://www.hauteculturebooks.com/yuri...
Mamleyev’s works could only be sold in Russia through Samizdat and in the 1980s began to appear in the West. In 1974, Mamleyev emigrated to the U.S., and later lived in Paris. He returned to Russia in 1993 and, today, alternates between Moscow and Paris. Younger Moscow writers such as Vladimir Sorokin or Victor Yerofeyev venerate him as “the heir to both Gogol and Dostoyevsky.”
In 2000, Mamleyev was awarded the Pushkin Prize by the Alfred Toepfe Foundation and the International PEN Club, and he was a scholar at the German Foundation, Preußische Seehandlung.
Mamleyev is considered the “most Russian” writer in Russia today. He founded a new literary current called “metaphysical realism.” Vladimir Spakov wrote of Mamleyev in The Petersburg Book Journal:
“His prose is devoid of actual events… but it holds something else instead: an eternal thing that has forever been part of man, but which nobody likes to be confronted with. The mirror he holds up to us has turned black, reflecting our dark side. To do so, it needed a writer capable of standing at the abyss without falling and of telling the more frightful among us who pretend to be ‘civilized': There are monsters hiding in you!”
Mamleyev’s heroes are often characterized as “idiots”, “feeble-minded”, or “dopes” – but in fact they are all in love with being and dream of immortality. They want to understand the incomprehensible, and find answers to questions beyond the realm of human reason. They have entered a prohibited area. While Mamleyev’s figures seem to emerge from a grotesque and evil fairy tale, he places them into a realistic context. And that is why his prose is both unbelievably credible and merciless.
From: http://www.hauteculturebooks.com/yuri...
Ratings & Reviews
Friends & Following
Create a free account to discover what your friends think of this book!
Community Reviews
Displaying 1 - 30 of 63 reviews
September 18, 2020
Strictly speaking, the title of the novel translates into English as The Ramblers. But things aren’t quite so simple – in Russia, the bears, that for many different reasons, can’t hibernate in winter are known as ramblers and those hungry and psychotic from sleeplessness beasts are especially dangerous. Consequently, the name of the book implies these restless brutes.
The characters of the tale dwell in the evil universe of Gnostics and they are nothing but the apostles of darkness…
Just as darkness is an absence of light so evil is an absence of good. And the characters behave exactly like unmindful children innocently breaking their toys…
He who was born to the absence of good is capable of doing only evil things.
The characters of the tale dwell in the evil universe of Gnostics and they are nothing but the apostles of darkness…
Feverishly, in vivid, surprising strokes, he drew for Fyodor the commonly accepted picture of the first stages of life beyond the grave, focusing especially on inevitable, almost automatic retribution: retribution for the evil committed in this life, particularly for killing.
“Vanity of vanities, all that,” Fyodor reacted indifferently, chewing his noodles…
“What retribution there?” Fyodor grunted. “And if there is, what of it? Life’s retribution as is.”
Just as darkness is an absence of light so evil is an absence of good. And the characters behave exactly like unmindful children innocently breaking their toys…
Klava’s voice came from underground and, for some reason, carried rather obscene intonations. “Oh, I believe he thought we were all evil.”
Padov laughed loudly. “But we aren’t evil, we’re just otherworldly,” he said, and he hid his head in his grass grave.
He who was born to the absence of good is capable of doing only evil things.
June 24, 2024
Отвратителни писаници на някакъв, вероятно много болен или алкохолизиран индивид, които не можах да дочета...
Не си причинявайте прочита на това така наречено "художествено произведение". :(
Определено е наделяла лудоста, дано поне автора се е облекчил след сътворяването на тези гнусотии.
Не си причинявайте прочита на това така наречено "художествено произведение". :(
Определено е наделяла лудоста, дано поне автора се е облекчил след сътворяването на тези гнусотии.
November 24, 2023
Would you believe, comrades, the gent above is searching for his saintly Christian father who had turned himself into a chicken?
Published by the underground press in the Soviet Union in 1966, Shatuny became a cult favorite and a prime influence for many younger writers such as Vladimir Sorokin and Victor Pelevin. Yuri Mamleyev's short novel revolutionized Russian literature, a work in the spirit of Gogol, Bulgakov, and Dostoevsky that shocks, terrifies and dazzles. From my own reading, absurdist Daniil Kharms can be added to the mix.
To share the scoop of this tale set in Spring, in the late sixties, here's a set of Shatuny characters along with story specifics for a reader's savor.
Fyodor Sonnov – Meet our main character: Fyodor will bring to mind Raskolnikov. On the first pages, Fyodor encounters a stranger in the forest and asks him if he has a cigarette. The stranger digs into his pocket to accommodate. “And at that moment, Fyodor, grunting convulsively, stuck a huge kitchen knife into the young man's stomach.” Fyodor begins to speak to the corpse, telling it all about his past murders, many as a lifeguard at a beach. “I did a good job drowning people.” Fyodor has his reasons for murder, reasons associated with death and his coming to terms with death, Russian-style. Surely, the character of Fyodor counts as a prime reason Yuri Mamleyev's fiction has been termed "metaphysical realism".
Klava, Sister of Fyodor – The cheeks of this fleshy lovely's ass are two huge, voluptuous mushrooms (a necessary detail since the author continually reminds us the spiritual, metaphysical side of life is forever encased in our fleshy, bony, bloody body). Klava has been living in a large house on the outskirts of Moscow. “The house was divided in two: in each half lived a family, simple folk. There were many additions built onto the place: sheds, dark crannies, and human burrows, as well as a huge cellar going deep into the earth.” Klava lives alone on one side and the Fomichyov family live on the other.
Pasha, husband of Lidinka Fomichyov – Pasha is a man of brutal, savage sexuality, so much so he thinks his heart is in his dick. And Pasha hates children. “The minute Pasha would lay eyes on a child, he would compare it to his own carnality, and feel a blind, instinctive rage over the incongruity. He wanted to fill the world with his lust, to fill all the space around him with it and so somehow squeeze children out of the world.” When his wife gets pregnant (and she's been pregnant several times), watch out! Pasha devises a special method to make sure he kills his kid before it pops out to take its first breath.
Anya Barsky – Klava takes on a twenty-five-year-old lass as a tenant. When their new tenant, Anya, basks under the sun in the courtyard, Fyodor watches her with binoculars. Anya possesses beauty, delicacy, and fine features. A snip of description: “the brows were thin, acutely sensitive like the wings of a sacred bird; the general contours were tender and intelligent, animatedly self-absorbed but with the mark of a certain intellectual unease.” Anya is a dreamy, mystical 1960s gal who, if she lived in the US, would make a beeline for hippies, Haight-Ashbury, and Woodstock. Deep into the novel, Anya on solipsism: “you'll never know what pleasure it is to consider yourself not simply the center of the world but the only thing in it . . .What joy, what self-assertion . . . No work of genus, no enlightenment of any kind can compare. Just think, just get used to that fact, come to terms with it: there is nothing but me!” Oh, dear Anya, you're such a honey.
Boggis, Bunce and Bean on Steroids – Anya takes Fyodor on a trip where they sit in a wooded glade and watch a ritual performed by a trio of buffoons (Anya's term). “To Fyodor's great surprise there appeared two puppies, some kittens, birds in a cage, and miscellaneous poultry. The man with the inexplicably degenerate face grabbed a pup and bit into its throat. The thin one, sitting down, made some kind of ritual motions and produced a needle, set to pricking out the kittens' eyes. The white-haired Mozart, flushing with effort, started dismembering a bird with tweezers.” All the brutality, “from the depths of the Russian folk” brings them closer to penetrating the mystery of death, or so they philosophize. And when the trio returns to the Krasnorukov-Fomichyov house with Anya and Fyodor, from this point forward, the story's narrator refers to these three men as “the sadists”.
Andrei – “Only love is the law of life. Love those close to you, and you will have nothing to be afraid of.” So speaks this sickly old man, a true Christian, Kalva invites into their home. Old Andrei goes on to tell Kalva that God and love are one and the same. But Kalva becomes upset with all the geezer's sweet saintly talk. When old Andrei returns to health, she makes her move. Klava paws old daddy goody-goody below the waist, inviting him to join her in a round of luscious sex. Andrei pulls away and locks himself in his room. But Klava gets him thinking. “The old man was struck by the fact that he was suddenly uninterested in whether there was a God, or love; that he was agitated by and really only concerned with his own fate: and that he had to know what awaited him.” After much philosophic reflection, Andrei the geezer concludes the most sensible thing to do in light of the unknown void after death is to turn himself into a chicken. He starts to flap his arms and cluck, cluck, cluck and thus becomes “Chicken-corpse”.
A Host of Other Players – Among their number, we have Uncle Kolya, the senior presence on the Fomichyov side in the Krasnorukov-Fomichyov house, a man who attempts to keep order (good luck, comrade!). Kolya's teenage son, Petya, spends his days scrapping the pimples on his face and body and eating them. Padov, a young philosopher with a strong mystical, solipsistic streak enjoys creating havoc. Mikhei saves his skin by showing Fyodor he has nothing between his legs.
Recall I mentioned Shatuny is a work that shocks, terrifies, and dazzles back there. Actually, this could be understatement since it is an over-the-top comic novel that makes Clockwork Orange and Ballard's Crash seem like a dance in the park. You gotta read it to get the full jolt.
Shatuny is included along with seven short stories in The Sky Above Hell translated by H.W. Tjalsma. This Yuri Mamleyev classic deserves to be republished for a wide readership.
Russian author Yuri Mamleyev, 1931-2015
Read
December 20, 2015Shatuny, which also translates as 'cranks', appeared in samizdat in the USSR in 1966 and has been cited as an influence on darker contemporary Russian authors including Vladimir Sorokin. It's a weird and violent book which definitely isn't for the easily or moderately disgusted (who should also skip paragraph 2 below). It opens with a cosy enough scene, passengers on a train at night, but within the first few pages as they exit to the street, a passer-by has shat in a bag, and one of the main characters, Fyodor Sonnov, has stabbed a man to death for no particular reason - it's just a hobby of his.
It's as if Mamleyev put all the most depraved material in at the beginning to test the reader's resolve... Characters are presented from the get-go as grotesques, not milked for emotion as in graphic crime fiction, and - not being a regular reader of this sort of thing, only bothering because it was free and had no substantial English reviews on GR - I imagined these scenes taking place between rubbery Spitting Image type puppets, so as to stop them being stomach-turning or upsetting. We soon follow Fyodor to the rural home of his sister Klavdia, who uses live geese as dildos (beaks 'lightly bound', just in case you were wondering) - and with her neighbours forms an extended household like some banned video-nasty version of The Twits; antics include serial infanticide, making a mockery of problem-page staple 'Q:will sex during pregnancy harm the baby? A:no'. And a teenage boy lives off fungi growing on his body ...plus ça change, a few exasperated parents may think... Once Fyodor has clocked up yet another murder, he takes off to the city with Klavdia's lodger Anna, who introduces him to her urban intellectual friends whilst they are torturing cute animals in the park. The sick weird shit doesn't exactly stop there, although the novel starts becoming more philosophical and the violence more occasional. There's more idea-stuff put into words than I remember from, say, William Burroughs or The Story of the Eye.
People who've studied the USSR in the middle decades of the twentieth century will be able to add a lot more to interpretation. There are also obvious things like calling a killer 'Fyodor' after Dostoevsky, whose statue even appears with him in one scene in case we didn't get the point; the rural/primitive, urban/sophisticate division and mixture of mutual fascination and disrespect that's stark in nineteenth century novels; and what might be an allusion to a Krzhizanovsky story (the man who wanted to bite his elbow - I don't know if Mamleyev would have had access to that). But, particularly after reading the Iraqi short stories of Hassan Blasim last year, this novel strikes me as a dual response to the aftermath of Stalinism: a) commenting what brutes a violent totalitarian system made people into - among Mamleyev's cartoon hideousness there are moments of great psychological insight into disturbed behaviour and raw, primitive emotion behind it, and b) this is exercising an increased freedom of thought (albeit clandestine) and sense of trauma by writing something extremely strange and boundary pushing.
There's also a strong spiritual and individualistic angle that, having roots in distinctive Theosophist /Russian esoteric traditions and intimations of Rasputin, also chimes with 1960s hippie movements in the west, and more so the darker occultic forms they took in the 70s. Mamleyev's characters search for transcendence and otherworldliness through violence and killing . The Orthodox church may have been no friend of the Communists, but it's not liked here either: a dying, saintly old Christian man, unfortunately having become stuck in Klavdia's household, realises that his feelings of universal love are actually founded on self-interest and fear of death, and becomes a zombie who thinks he's a chicken. Anna and an offshoot group of her urban intellectuals pursue a 'transcendent self-love' - something ineffable which has nothing to do with ideas like living up to one's own standards, and in one of them this reaches a literally narcissistic zenith as he spends ecstatic hours wanking in front of mirrors. The extremes of Communist society provoke an equal and opposite reaction of individual egotism. Not to mention the people matching the personality and monstrousness of the dictator. (A philosopher called Glubev is named as the inspiration behind this egoism; can't find him, so unsure whether he's fictional or usually Romanised differently.) The ending goes beyond this though, leaving the remaining characters with questions in a small-n nihilistic world.
Marian Schwartz's translation reads well, fluent enough to bring out moments of dry (non-sick) humour as well as pantomimish disgust and philosophical debate; it works in English but sounds just different enough to remind the reader that it originated in another language.
BTW, this edition is actually only 274 pages to read - it contains both the English and Russian text so is numbered way over.
It's as if Mamleyev put all the most depraved material in at the beginning to test the reader's resolve... Characters are presented from the get-go as grotesques, not milked for emotion as in graphic crime fiction, and - not being a regular reader of this sort of thing, only bothering because it was free and had no substantial English reviews on GR - I imagined these scenes taking place between rubbery Spitting Image type puppets, so as to stop them being stomach-turning or upsetting. We soon follow Fyodor to the rural home of his sister Klavdia, who uses live geese as dildos (beaks 'lightly bound', just in case you were wondering) - and with her neighbours forms an extended household like some banned video-nasty version of The Twits; antics include serial infanticide, making a mockery of problem-page staple 'Q:will sex during pregnancy harm the baby? A:no'. And a teenage boy lives off fungi growing on his body ...plus ça change, a few exasperated parents may think... Once Fyodor has clocked up yet another murder, he takes off to the city with Klavdia's lodger Anna, who introduces him to her urban intellectual friends whilst they are torturing cute animals in the park. The sick weird shit doesn't exactly stop there, although the novel starts becoming more philosophical and the violence more occasional. There's more idea-stuff put into words than I remember from, say, William Burroughs or The Story of the Eye.
People who've studied the USSR in the middle decades of the twentieth century will be able to add a lot more to interpretation. There are also obvious things like calling a killer 'Fyodor' after Dostoevsky, whose statue even appears with him in one scene in case we didn't get the point; the rural/primitive, urban/sophisticate division and mixture of mutual fascination and disrespect that's stark in nineteenth century novels; and what might be an allusion to a Krzhizanovsky story (the man who wanted to bite his elbow - I don't know if Mamleyev would have had access to that). But, particularly after reading the Iraqi short stories of Hassan Blasim last year, this novel strikes me as a dual response to the aftermath of Stalinism: a) commenting what brutes a violent totalitarian system made people into - among Mamleyev's cartoon hideousness there are moments of great psychological insight into disturbed behaviour and raw, primitive emotion behind it, and b) this is exercising an increased freedom of thought (albeit clandestine) and sense of trauma by writing something extremely strange and boundary pushing.
There's also a strong spiritual and individualistic angle that, having roots in distinctive Theosophist /Russian esoteric traditions and intimations of Rasputin, also chimes with 1960s hippie movements in the west, and more so the darker occultic forms they took in the 70s. Mamleyev's characters search for transcendence and otherworldliness through violence and killing . The Orthodox church may have been no friend of the Communists, but it's not liked here either: a dying, saintly old Christian man, unfortunately having become stuck in Klavdia's household, realises that his feelings of universal love are actually founded on self-interest and fear of death, and becomes a zombie who thinks he's a chicken. Anna and an offshoot group of her urban intellectuals pursue a 'transcendent self-love' - something ineffable which has nothing to do with ideas like living up to one's own standards, and in one of them this reaches a literally narcissistic zenith as he spends ecstatic hours wanking in front of mirrors. The extremes of Communist society provoke an equal and opposite reaction of individual egotism. Not to mention the people matching the personality and monstrousness of the dictator. (A philosopher called Glubev is named as the inspiration behind this egoism; can't find him, so unsure whether he's fictional or usually Romanised differently.) The ending goes beyond this though, leaving the remaining characters with questions in a small-n nihilistic world.
Marian Schwartz's translation reads well, fluent enough to bring out moments of dry (non-sick) humour as well as pantomimish disgust and philosophical debate; it works in English but sounds just different enough to remind the reader that it originated in another language.
BTW, this edition is actually only 274 pages to read - it contains both the English and Russian text so is numbered way over.
December 20, 2014
Представьте себе Москву 60-х, Гагарин только что полетел в космос, советские граждане вот вот будут жить при коммунизме, Че Гевара и Фидель Каcтро бросают вызов капитализму, Хрущев ссорится с Мао, в Далласе убивают Джона Кеннеди. В это время в Москве тихонько сидит советский писатель Мамлеев и пишет про убийство еще не рожденных детей с помощью члена их отца и аккуратно складывает листы рукописи в стол не надеясь на их публикацию. Сложно поверить, что пока твои бабушка и дедушка хохотали над выступлениями Райкина, где-то сидел и выдумывал свои дикие зарисовки Юрий Мамлеев. В этом несоответствии времени и идеи и затаилась одно из главных преимуществ книги: читая ее сейчас удивляешься написанному, забываешься, смотришь на обложку, чтобы найти там фамилию Сорокин. Книга интересна с исторической точки зрения; чтобы до конца понять послесталинскую эпоху свободных шестидесятых нужно после Солженицына читать Мамлеева. После «Шатунов» понимаешь, что уровень свободы идей в эпоху оттепели доходил до западных пределов, даже преодолевал их.
Книга имеет сотни интерпретаций и не имеет их вовсе. Писал ли Мамлеев о религии Я как о противопоставлении массовости советского режима или высмеивал представителей интеллигенции и себе подобных? Просто выпустил на страницы свои представления о аде? Или же это его описание повседневности советского государства?
Обманчивое название книги на французском, Chatouny, словно старый французский коньяк, сладко разливающийся по страницам книги, сейчас сядешь в кресло, зажжешь камин, закуришь сигару. На деле это паленая водка, боярышник, незамерзайка, от которой тебя дико рвет.
Книга имеет сотни интерпретаций и не имеет их вовсе. Писал ли Мамлеев о религии Я как о противопоставлении массовости советского режима или высмеивал представителей интеллигенции и себе подобных? Просто выпустил на страницы свои представления о аде? Или же это его описание повседневности советского государства?
Обманчивое название книги на французском, Chatouny, словно старый французский коньяк, сладко разливающийся по страницам книги, сейчас сядешь в кресло, зажжешь камин, закуришь сигару. На деле это паленая водка, боярышник, незамерзайка, от которой тебя дико рвет.
August 6, 2020
На самом деле, не самое плохое произведение. Я ожидал, что будет говно ради говна, кишки ради "фе" эффекта. Оказалось, что книга еще и все это эксплуатирует для своей философии. Идеи, в принципе, мне остались понятны, вся эта религия Я — достаточно традиционная критика современного эгоцентризма и т.д.; ну и чем мистичней, тем круче это тоже Мамлеев угадал: в 90-е секты в СНГ в геометрической прогрессии множились, и чем "дальше" от обыденного религия, тем более она казалось истинной и желаемой. Не понятно, правда, осталось почему Федор всю эту "интеллигенцию" не завалил в конце. Я как-то ожидал, что сельская хтонь таки сожрет всю эту балующуюся интеллигенцию, может я здесь чего-то недопонял.
Главных претензий к книге у меня две. Первая, может даже не претензия, а скорее ощущение, что вся эта мракобесная поебистика на серьезных щах становится скучной через очень короткое время. Да и я глубоко уверен, что о таких вещах можно говорить и другим языком, необязательно котов линчевать. Вторая, в принципе касается того же: Мамлеев хорошо рисует всю эту фриковую тусовку, пожирающих самих себя, вытесняющих мир на периферию, но как дело доходит до, скажем так, "строгой" философии, у него начинаются проблемы. Ну нельзя просто жонглировать словами "мертвенный", "потусторонний", "темный", "кровь ангелов" и т.д. и думать, что это хороший стиль (слово "яйность" мне и вовсе напоминает о завтраке). Метафоры в диалогах и описаниях упрощаются, упрощаются и вторая половина книги, где меньше жести и больше болтовни, показалась мне ну жутко скучной и однообразной, казалось, что Мамлеев разучивается писать, если не говорит о чем-то отвратительном (может он и там пишет херово, но этого не замечаешь из-за того самого "фе" эффекта). Короче, идея вроде бы мне понятна, особенно после выпада против советской идеологии словами "молодой поросли", но зачем читать эту книгу и кому - я знать не знаю. О смерти есть вещи и серьезней, и менее мерзотным языком писаные. Остается, что в итоге Шатунов стоит читать ради этого самого языка, а кому он нахер нужен в 2020 году я не знаю, может каким-то 20-ти летним двачерам, не знаю. С другой стороны, я ожидал совсем уж галиматьи типа Коров, Мамлеев же значительно интересней.
Главных претензий к книге у меня две. Первая, может даже не претензия, а скорее ощущение, что вся эта мракобесная поебистика на серьезных щах становится скучной через очень короткое время. Да и я глубоко уверен, что о таких вещах можно говорить и другим языком, необязательно котов линчевать. Вторая, в принципе касается того же: Мамлеев хорошо рисует всю эту фриковую тусовку, пожирающих самих себя, вытесняющих мир на периферию, но как дело доходит до, скажем так, "строгой" философии, у него начинаются проблемы. Ну нельзя просто жонглировать словами "мертвенный", "потусторонний", "темный", "кровь ангелов" и т.д. и думать, что это хороший стиль (слово "яйность" мне и вовсе напоминает о завтраке). Метафоры в диалогах и описаниях упрощаются, упрощаются и вторая половина книги, где меньше жести и больше болтовни, показалась мне ну жутко скучной и однообразной, казалось, что Мамлеев разучивается писать, если не говорит о чем-то отвратительном (может он и там пишет херово, но этого не замечаешь из-за того самого "фе" эффекта). Короче, идея вроде бы мне понятна, особенно после выпада против советской идеологии словами "молодой поросли", но зачем читать эту книгу и кому - я знать не знаю. О смерти есть вещи и серьезней, и менее мерзотным языком писаные. Остается, что в итоге Шатунов стоит читать ради этого самого языка, а кому он нахер нужен в 2020 году я не знаю, может каким-то 20-ти летним двачерам, не знаю. С другой стороны, я ожидал совсем уж галиматьи типа Коров, Мамлеев же значительно интересней.
October 12, 2018
Страшная книга. Страшные люди, страшные мысли. И страшный, пересаженный язык. Невозможный в здешнем и единственно возможный в нездешнем. Дело не только в убийствах и прочих перверсиях. Дело в их причинах, cдвигах героев (или лучше будет сказать - субъектах?) книги. И знаменитая фраза из Мюнхгаузена про убийство человека теперь теряет свою лиричность. Всё предельно непросто, но я лучше буду жить на твёрдой Земле. А мракуют и нечеловечат пусть где-то в другом месте. «Мало во мне... етого... безумия».
September 6, 2016
Tasteless. Pointless. Ew.
October 17, 2016
This book is scary, funny, macabre, weirder than most other fiction I've read in my life. It's written in 60s USSR and takes place in some hellish dead perverted universe which is still utterly recognizable if you've ever been to USSR/Russia. Like in Dark Tower series, "the world has moved on". People are left searching for remains of some meaning.
So, the book is at turns: 1) a fucked-up parody of Dostoyevsky (and the form of classic Russian novel in general - kinda what Sorokin did later), 2) some "metaphysical" pseudo-philosophical religious garbage (kinda reminiscent of what Pelevin did later), 3) a social commentary and a character study - a visionary serial killer looking for meaning of life, guy killing unborn kids with his penis, an elitist clique of "metaphysical philosophers" obsessed with solipsism, including a memorable scene of a guy having sex with himself (and no, it's not your average boring masturbation) etc etc...
It's disturbing and incredibly funny. It's written so badly, with such disregard to grammar, structure and narrative logic that you stop caring and just dilute your brain in those chaotic sentences. Go with the flow. Then the language becomes enjoyable. In the end I even cared about characters.
So, the book is at turns: 1) a fucked-up parody of Dostoyevsky (and the form of classic Russian novel in general - kinda what Sorokin did later), 2) some "metaphysical" pseudo-philosophical religious garbage (kinda reminiscent of what Pelevin did later), 3) a social commentary and a character study - a visionary serial killer looking for meaning of life, guy killing unborn kids with his penis, an elitist clique of "metaphysical philosophers" obsessed with solipsism, including a memorable scene of a guy having sex with himself (and no, it's not your average boring masturbation) etc etc...
It's disturbing and incredibly funny. It's written so badly, with such disregard to grammar, structure and narrative logic that you stop caring and just dilute your brain in those chaotic sentences. Go with the flow. Then the language becomes enjoyable. In the end I even cared about characters.
August 11, 2020
дочитала, крайне отталкивающая книга. можно сказать на морально-волевых шла, было уже интересно сдюжу или нет. при этом на удивление порой затягивает, во всяком случае здорово прописаны эпизоды и связки между ними, что-то в этом кинематографичное есть, хотя я не слышала об экранизациях Мамлеева.
Вообще Южинский кружок крайне интересное явление, благодаря книге больше про него прочитала. и у нас была разнузданная психоделия, развивалась правда в достаточно мерзотной сфере. Зато какой богатый мир последователей: Дугин, Прилепин, Лимонов, Курехин, Летов.
Мамлеев великий, конечно, человек, интересно бы его поспрашивать насколько глубоко сам проживал опыты своих героев. На старости лет говорят стал таким милым кротиком, плохо видел и плохо слышал, полностью управлялся кроткой его женой Машей.
Вообще Южинский кружок крайне интересное явление, благодаря книге больше про него прочитала. и у нас была разнузданная психоделия, развивалась правда в достаточно мерзотной сфере. Зато какой богатый мир последователей: Дугин, Прилепин, Лимонов, Курехин, Летов.
Мамлеев великий, конечно, человек, интересно бы его поспрашивать насколько глубоко сам проживал опыты своих героев. На старости лет говорят стал таким милым кротиком, плохо видел и плохо слышал, полностью управлялся кроткой его женой Машей.
July 3, 2013
We are happy to tell you that we are going to translate Shatuny into English. But we need your help to complete this project ! Would you like to be a Book Angel ?
Read the interview of Yuri Mamleyev on our site !
Best regards,
http://www.hauteculturebooks.com
January 28, 2014
Тяжелая книга, которая оставляет тоолько один вопрос: "Зачем?" Зачем поднимать всю эту гниль из самых задворок человеческой души?
May 14, 2023
Всякий раз читаешь как в первый раз! Великая книга
March 28, 2014
Recomand această carte pentru că este sumbră, dementă şi bolnavă în cel mai dur sens al fiecărui cuvânt în parte pe care l-am rostit mai sus. De ce aş recomanda aşa o carte? Pentru că după o astfel de lectură poţi să vezi lumea mai frumoasă/urâtă, oamenii pot deveni brusc mai buni/răi, viaţa mai plăcută/înspăimântătoare. Iuri Mamleev caută şi scormoneşte în întunecimea sufletului uman pierdut în nebunie şi desfrâu şi scoate la lumină frică, deznădejde, ură, alienare, demenţă. Este o carte întunecată şi sumbră însă nimic nu pare ireal datorită construcţiei personajelor, a modului în care ele se comportă şi vorbesc şi, deşi s-ar putea să te înfioare rostirea numelor lor, am o bănuială că nu ai cum să nu te ataşezi măcar de unul dintre năvalnicii sectanţi ai lui Mamleev.
Iată încă trei motive pentru a citi Sectanţii:
1 - dialogurile filozofice şi despre metafizică duse de nebuni sunt extrem de savuroase. Încă mă mai minunez de ce a putut inventa Mamleev;
2 - cazul de autofagie pe care îl găseşti în carte este efectiv de neocolit. Consider de neratat personajul autofag al lui Mamleev. Atâtea senzaţii amestecate nu am mai trăit de pe vremea Războiului sfârşitului lumii;
3 - Fiodor Sonnov este genul de om pe care nu vrei să-l întâlneşti dar dacă se întâmplă să-l cunoşti nu îl vrei prieten dar te-ar tenta să-l studiezi. Fiodor e horror, e hardcore, e exemplul perfect al unui sensibil criminal în serie. Fiodor iubeşte mult şi puternic, foarte mult şi foarte intens, incredibil de aproape şi extrem de tare.
Iuri Mamleev şi Sectanţii pot fi foarte uşor comparaţi cu Lars von Trier şi al lui Antichrist: amândoi te înfioară dar nu poţi să laşi să îţi scape sfârşitul poveştii.
Iată încă trei motive pentru a citi Sectanţii:
1 - dialogurile filozofice şi despre metafizică duse de nebuni sunt extrem de savuroase. Încă mă mai minunez de ce a putut inventa Mamleev;
2 - cazul de autofagie pe care îl găseşti în carte este efectiv de neocolit. Consider de neratat personajul autofag al lui Mamleev. Atâtea senzaţii amestecate nu am mai trăit de pe vremea Războiului sfârşitului lumii;
3 - Fiodor Sonnov este genul de om pe care nu vrei să-l întâlneşti dar dacă se întâmplă să-l cunoşti nu îl vrei prieten dar te-ar tenta să-l studiezi. Fiodor e horror, e hardcore, e exemplul perfect al unui sensibil criminal în serie. Fiodor iubeşte mult şi puternic, foarte mult şi foarte intens, incredibil de aproape şi extrem de tare.
Iuri Mamleev şi Sectanţii pot fi foarte uşor comparaţi cu Lars von Trier şi al lui Antichrist: amândoi te înfioară dar nu poţi să laşi să îţi scape sfârşitul poveştii.
August 29, 2013
Mamleev's philosophy of life and death is disturbing in its sadism. Between the "dead" man who becomes a chicken-man, the guy who gets made into a meat pie and then eaten by his relatives, and the narcissist who constantly masturbates to himself in the mirror, this book seems to have no other point than to shock us by its vulgarity.
May 10, 2022
Це і є справжній "русский мир".
March 10, 2024
cea mai sumbra, dezgustatoare si socanta carte cu care am avut vreodata de-a face… si totusi:
Literatura rusa iese din intreaga paradigma a literaturii mondiale. Literatura rusa e produsul intersectiei dintre spiritual, social si estetic. E greu sa gasesti rusi care scriu doar de dragul de a scrie. Pe cat sunt de buni la a construi o realitate, pe atat de tare te tulbura filosofia lor si perspectivele cu care iti dau toata viata peste cap. Mamleev este un discipol al lui Dostoiveski. Ii devorezi cartea, care e de o cruzime naucitoare si te intrebi daca exista Dumnezeu, daca spiritualitatea e o binecuvantare sau un blestem, unde se desparte drumul unui demon de cel al unui om, pana unde merge patima, ce este vitalitatea luminoasa si cea diavoleasca.
Sunt sigura ca nu o sa recitesc “Sectanții” pentru ca e tulburatoare, e grea, vine cu multe strâmbături inconstiente si goluri in stomac la pachet.
Dar asta nu inseamna ca nu a reusit sa ma impresioneze, sa mi demonstreze inca o data ce se intampla intr o lume in care divinitatea suprema e omul, si nu orice om, ci sinele.
P.S. Lui Nietzsche i-ar fi placut sa-l vada pe Dumnezeu sub forma unui om dement, care cotcodaceste si se crede gaina. Si bineinteles, cititorii au ras cand au vizualizat scenariul. Macabrul tragi-comic e ca asa va ajunge si omul in curand in decaderea cu care se delecteaza.
P.S.2 Mi e teama sa recomand romanul asta.
Literatura rusa iese din intreaga paradigma a literaturii mondiale. Literatura rusa e produsul intersectiei dintre spiritual, social si estetic. E greu sa gasesti rusi care scriu doar de dragul de a scrie. Pe cat sunt de buni la a construi o realitate, pe atat de tare te tulbura filosofia lor si perspectivele cu care iti dau toata viata peste cap. Mamleev este un discipol al lui Dostoiveski. Ii devorezi cartea, care e de o cruzime naucitoare si te intrebi daca exista Dumnezeu, daca spiritualitatea e o binecuvantare sau un blestem, unde se desparte drumul unui demon de cel al unui om, pana unde merge patima, ce este vitalitatea luminoasa si cea diavoleasca.
Sunt sigura ca nu o sa recitesc “Sectanții” pentru ca e tulburatoare, e grea, vine cu multe strâmbături inconstiente si goluri in stomac la pachet.
Dar asta nu inseamna ca nu a reusit sa ma impresioneze, sa mi demonstreze inca o data ce se intampla intr o lume in care divinitatea suprema e omul, si nu orice om, ci sinele.
P.S. Lui Nietzsche i-ar fi placut sa-l vada pe Dumnezeu sub forma unui om dement, care cotcodaceste si se crede gaina. Si bineinteles, cititorii au ras cand au vizualizat scenariul. Macabrul tragi-comic e ca asa va ajunge si omul in curand in decaderea cu care se delecteaza.
P.S.2 Mi e teama sa recomand romanul asta.
January 23, 2022
Писатель с читателем трансцендировали, трансгрессировали, да не вытрансцендировали, не вытрансгрессировали.
February 21, 2018
Про эту книгу я слышал несколько раз и в течение долгого времени. Это было что-то из разряда – если тебя впечатлили «Коровы»/если любишь странные книги/если хочешь проверить себя на выносливость, попробуйте почитать Шатунов. Правда никто почему-то не сказал что сравнивать тех же «Коров» с «Шатунами» - это как сравнивать самогон и какой-нибудь метамфетамин. Метамфетамин - это как раз «Шатуны», если вы не догадались.
«Коровы» - это был эпатаж ради эпатажа с позиции – что бы еще такого написать, чтобы шокировать читателя. Поедание фекалий, матереубийство, зоофилия. Что-то такое, что может вызывать физическое отвращение. «Шатуны» - это попытки показать людей, которые просто живут по каким-то своим понятиям. Отвращение ближе к моральному и ментальному. Герои книги ищут… что-то. И ищут в странных вещах. В смерти других людей, в полном ничтожестве, или просто вдруг решают стать курицей. Короче, те люди, которые обычному человеку просто не понятны. Находятся где-то за гранью здравого смысла, можно даже сказать – на его обратной стороне.
Как сказал автор - книга называется в честь проснувшихся посреди зимы медведей. Эти медведи бродят по лесу без какой-либо понятной цели, они опасны для окружающих, они находятся в своем собственном странном мире. Вся их жизнь посреди зимы - это какой-то отрыв от привычной для них реальности. Роман, в общем-то, тоже про это. Про людей, которые подобно этим медведям бродят среди других людей, без оформившихся целей, в своей собственной реальности, в абсурде и сюрреалистичности. У них свои цели, свои виденье мира, им практически нет дела до остального социума. Разве что в целях самопознания - через убийство окружающих, например.
Герои находят решение своих странных задач в этой жизни. И эти решения едва ли не абсурднее чем сами задачи. Каждый из этих героев – уникален в своем помешательстве, каждый из них – доведение до абсурда различных стремлений обычного человека. Тяга к изменению, поиск смысла жизни, самоуничижение, влюбленность, религиозность. И все это с самими безумными девиациями и выводами из случившегося. Мораль у этих людей не противоречивая, а просто другая.
Плюс к этому ощущению безумию и какой-то тошнотворности - книга для чтения совершенно не простая. Я потратил на нее около полутора недель. И это при том, что объем у нее не очень и большой. Только моя железная убежденность в том, что книги надо дочитывать, удерживала меня до самого конца книги. Это было достаточно сложное погружение в тягучее, вязкое и чужеродное виденье реальности. Здесь нет светлых и позитивных моментов. В качестве декораций - социалистическая реальность в своем ужасном проявлении с нотками сюрреализма. Если пивная, то с засиженными мухами окнами, тараканами, валяющимися под столами алкашами. Если автобус, то наполненный быдло-людьми, серой толпой, которая однородна и молчалива. События, происходящие в книге - не лучше.
Хотя о чем здесь можно говорить. В этой книге практически нет сюжета. Не считать же сюжетом перечисление того кто из многочисленных героев куда пошел и что там сделал. Ну, или что испытал. Какое открытие совершил. Не самое увлекательное чтение, согласитесь. Особенно если учесть язык этой книги – не самый усложненный, даже где-то занудный. Но вот той самой тягучей атмосферой помешательства, ненормальности и чужеродности - хоть лопатой выгребай. Это был не простой опыт чтения, но вполне познавательный. Прочитал не зря, но на перепрочтение этой книги, я пока пойти не готов.
«Коровы» - это был эпатаж ради эпатажа с позиции – что бы еще такого написать, чтобы шокировать читателя. Поедание фекалий, матереубийство, зоофилия. Что-то такое, что может вызывать физическое отвращение. «Шатуны» - это попытки показать людей, которые просто живут по каким-то своим понятиям. Отвращение ближе к моральному и ментальному. Герои книги ищут… что-то. И ищут в странных вещах. В смерти других людей, в полном ничтожестве, или просто вдруг решают стать курицей. Короче, те люди, которые обычному человеку просто не понятны. Находятся где-то за гранью здравого смысла, можно даже сказать – на его обратной стороне.
Как сказал автор - книга называется в честь проснувшихся посреди зимы медведей. Эти медведи бродят по лесу без какой-либо понятной цели, они опасны для окружающих, они находятся в своем собственном странном мире. Вся их жизнь посреди зимы - это какой-то отрыв от привычной для них реальности. Роман, в общем-то, тоже про это. Про людей, которые подобно этим медведям бродят среди других людей, без оформившихся целей, в своей собственной реальности, в абсурде и сюрреалистичности. У них свои цели, свои виденье мира, им практически нет дела до остального социума. Разве что в целях самопознания - через убийство окружающих, например.
Герои находят решение своих странных задач в этой жизни. И эти решения едва ли не абсурднее чем сами задачи. Каждый из этих героев – уникален в своем помешательстве, каждый из них – доведение до абсурда различных стремлений обычного человека. Тяга к изменению, поиск смысла жизни, самоуничижение, влюбленность, религиозность. И все это с самими безумными девиациями и выводами из случившегося. Мораль у этих людей не противоречивая, а просто другая.
Плюс к этому ощущению безумию и какой-то тошнотворности - книга для чтения совершенно не простая. Я потратил на нее около полутора недель. И это при том, что объем у нее не очень и большой. Только моя железная убежденность в том, что книги надо дочитывать, удерживала меня до самого конца книги. Это было достаточно сложное погружение в тягучее, вязкое и чужеродное виденье реальности. Здесь нет светлых и позитивных моментов. В качестве декораций - социалистическая реальность в своем ужасном проявлении с нотками сюрреализма. Если пивная, то с засиженными мухами окнами, тараканами, валяющимися под столами алкашами. Если автобус, то наполненный быдло-людьми, серой толпой, которая однородна и молчалива. События, происходящие в книге - не лучше.
Хотя о чем здесь можно говорить. В этой книге практически нет сюжета. Не считать же сюжетом перечисление того кто из многочисленных героев куда пошел и что там сделал. Ну, или что испытал. Какое открытие совершил. Не самое увлекательное чтение, согласитесь. Особенно если учесть язык этой книги – не самый усложненный, даже где-то занудный. Но вот той самой тягучей атмосферой помешательства, ненормальности и чужеродности - хоть лопатой выгребай. Это был не простой опыт чтения, но вполне познавательный. Прочитал не зря, но на перепрочтение этой книги, я пока пойти не готов.
February 14, 2021
Пожалуй, центральный текст всей русскоязычной литературы советского периода, или, уж это во всяком случае, наиболее "глубинный" и основательный из текстов, когда либо создававшихся на русском. Книга, без которой литература откровенно не ясна.
March 9, 2016
Самая мерзкая книга, которую приходилось читать, бросил на 60%. Начало уже было многообещающим: некто Федор, будучи серийным маньяком в поисках души, самопознания и ответов на вопросы бытия, оставляет после себя горы трупов; однажды, прогуливаясь по лесу, Федор встретил незнакомца, и, напав на него, принялся блуждать ножом в тленной плоти и заглядывать жертве в глаза в надежде нащупать и встретить душу человеческую, не найдя её, в отчаянии метался по лесу от чего зверел всё пуще, так как полагал, что высвобожденная душа убиенного прячется и насмехается над ним. Дальше – больше: с каждой страницей автор вводит новых безумных персонажей со своими духовными поисками или бытовыми практиками, после которых у читающего пустеет внутри. Ощущения примерно такие же как после прослушивания альбома «Ломбард» группы «Кровосток».
June 23, 2015
Деревенский гротеск. Вообще, непонятно как это на свет появилось. Чем занимался автор в шестидесятые, с кем общался, что читал? Разительно непохоже на все то, что осталось от так называемых шестидесятников.
Read
October 31, 2010куротруп!
December 12, 2010
la couverture est beaucoup mieux que l'intérieur.
je n'ai pas réussi à m'intéresser à cet histoire de beaufs imbéciles. quand il s'est agi de tuer des fœtus à coup de pénis, j'ai dis stop.
je n'ai pas réussi à m'intéresser à cet histoire de beaufs imbéciles. quand il s'est agi de tuer des fœtus à coup de pénis, j'ai dis stop.
December 1, 2016
Безгранично извратено (със „замисъл“?).
„- Къде са хората... хората?! - завика той.“
„- Къде са хората... хората?! - завика той.“
October 27, 2015
Бросил чтение на половине и не собираюсь возвращаться. Гнилая книга.Не хочу подцепить лишай на душу.
July 19, 2016
При чтении создавалось впечатление, что копаешься в нечистотах в поиске чего-то ценного. Зря марался.
May 16, 2018
Советская чертовщина.
January 17, 2020
Иногда тошнило при прочтении. Было не остановиться.
March 12, 2024
лютый кайф, хотя большинство смыслов я не выкупил скорее всего
отлично показывает поиск ответов на экзистенциальные вопросы в художественной форме
гг пытается понять людей, убивая их, мне нравится думать, что так же и в ирл, когда ты разбираешь личность человека на кусочки, пытаясь его изучить и понять, от него ничего не остается
во всей шизе "метафизических", как их называет гг, я точно не разобрался, но там они проходят некий путь осознания мира вокруг целиком через собственное я
прикольный персонаж дед михей у которого вместо члена пустое место, куротруп мне понравился, иллюстрация человека, который выстраивал понимание мира на вере в бога, но столкнувшись со смертью, отринул религию и из-за отсутствия почвы под ногами полностью потерял себя
сын его тоже интересный, он наоборот, увидев весь ад вокруг и трансформацию отца, головой погряз в христианстве, причём в кондовом его проявлении
персонаж клавы для меня загадка, она весь мир воспринимает как продолжение себя, пытается его объять своим телом, при этом у неё есть своя философии нелепости, то есть чем угарнее и абсурднее тем лучше, мне такой подход нравится
образ пети кажется простым, ёмким и законченным, чел растил на себе разные грибки и ел только их, а потом и самого себя начал поедать, понятная метафора на замкнутость на себе самом, при этом же он не любил себя, как извицкий, который буквально ебался со своим отражением, а именно поглощал
отлично показывает поиск ответов на экзистенциальные вопросы в художественной форме
гг пытается понять людей, убивая их, мне нравится думать, что так же и в ирл, когда ты разбираешь личность человека на кусочки, пытаясь его изучить и понять, от него ничего не остается
во всей шизе "метафизических", как их называет гг, я точно не разобрался, но там они проходят некий путь осознания мира вокруг целиком через собственное я
прикольный персонаж дед михей у которого вместо члена пустое место, куротруп мне понравился, иллюстрация человека, который выстраивал понимание мира на вере в бога, но столкнувшись со смертью, отринул религию и из-за отсутствия почвы под ногами полностью потерял себя
сын его тоже интересный, он наоборот, увидев весь ад вокруг и трансформацию отца, головой погряз в христианстве, причём в кондовом его проявлении
персонаж клавы для меня загадка, она весь мир воспринимает как продолжение себя, пытается его объять своим телом, при этом у неё есть своя философии нелепости, то есть чем угарнее и абсурднее тем лучше, мне такой подход нравится
образ пети кажется простым, ёмким и законченным, чел растил на себе разные грибки и ел только их, а потом и самого себя начал поедать, понятная метафора на замкнутость на себе самом, при этом же он не любил себя, как извицкий, который буквально ебался со своим отражением, а именно поглощал
Displaying 1 - 30 of 63 reviews