What do you think?
Rate this book
Автопортрет: Роман моей жизни
Сенсационный мемуарный роман от самого остроумного и бескомпромиссного классика отечественной литературы Владимира Войновича!
"Автопортрет. Роман моей жизни" - это яркая, художественная автобиография, в которой Владимир Войнович честно и остроумно пишет историю эпохи, в которой ему выпало жить, любить, горячо заботиться о Родине и быть отвергнутым ею, перенести невольную мучительную эмиграцию и получить награду Лауреата Госпремии по литературе.
"Автопортрет. Роман моей жизни" - книга искренняя и точная. Атрибуты времени, черты характеров, привычки и даже особенности речи - все это не только замечено, но и гармонично подано автором.
Что же до искренности - Войнович рассказывает о том, чему был свидетелем, рассказывает "так, как было" - не выпячивая свои заслуги, не затушевывая те поступки, которые можно оценить не только с положительной стороны.
"Намерение написать биографию развивалось во мне постепенно и вначале как ответ на попытки разных людей по недоброжелательству или неведению изобразить события моей жизни, мои побуждения, поступки и дела в желательном для них виде".
"...мою биографию можно считать не только чередой находок, потерь, иллюзий, разочарований, накоплением опыта и чем-то еще, но и растянувшейся на всю жизнь попыткой самопознания, что лишь частично отражено в этой книге". ".
"Только прожив много лет, начинаешь всерьез понимать, что жизнь действительно коротка. Жаловаться мне вроде бы не пристало. От своей длинно-короткой жизни я получил гораздо больше того, что ожидал вначале. Но, может быть, меньше того, на что был рассчитан".
"Всю свою предыдущую жизнь я, веря в судьбу, покорялся ей, полагая, что она сама знает, куда меня вести. Я ей покорялся и позже, да и сейчас покоряюсь. Но на некоторых этапах я вносил в ее предначертания кое-какие поправки. Решив отправиться в Москву без шансов там зацепиться, я боролся не только с обстоятельствами, включая речь Хрущева, но и с самим собой…".
"Мне очень жаль, если я задел чьи-то чувства, но в свое оправдание скажу только, что я никогда ни на кого не возводил напраслины, никаких фактов намеренно не искажал. Я описал события и людей такими, какими видел и запомнил. Святых не встречал. Рисовать святых - это дело иконописцев, а я реалист. Теперь точка".
"Автопортрет. Роман моей жизни" - это яркая, художественная автобиография, в которой Владимир Войнович честно и остроумно пишет историю эпохи, в которой ему выпало жить, любить, горячо заботиться о Родине и быть отвергнутым ею, перенести невольную мучительную эмиграцию и получить награду Лауреата Госпремии по литературе.
"Автопортрет. Роман моей жизни" - книга искренняя и точная. Атрибуты времени, черты характеров, привычки и даже особенности речи - все это не только замечено, но и гармонично подано автором.
Что же до искренности - Войнович рассказывает о том, чему был свидетелем, рассказывает "так, как было" - не выпячивая свои заслуги, не затушевывая те поступки, которые можно оценить не только с положительной стороны.
"Намерение написать биографию развивалось во мне постепенно и вначале как ответ на попытки разных людей по недоброжелательству или неведению изобразить события моей жизни, мои побуждения, поступки и дела в желательном для них виде".
"...мою биографию можно считать не только чередой находок, потерь, иллюзий, разочарований, накоплением опыта и чем-то еще, но и растянувшейся на всю жизнь попыткой самопознания, что лишь частично отражено в этой книге". ".
"Только прожив много лет, начинаешь всерьез понимать, что жизнь действительно коротка. Жаловаться мне вроде бы не пристало. От своей длинно-короткой жизни я получил гораздо больше того, что ожидал вначале. Но, может быть, меньше того, на что был рассчитан".
"Всю свою предыдущую жизнь я, веря в судьбу, покорялся ей, полагая, что она сама знает, куда меня вести. Я ей покорялся и позже, да и сейчас покоряюсь. Но на некоторых этапах я вносил в ее предначертания кое-какие поправки. Решив отправиться в Москву без шансов там зацепиться, я боролся не только с обстоятельствами, включая речь Хрущева, но и с самим собой…".
"Мне очень жаль, если я задел чьи-то чувства, но в свое оправдание скажу только, что я никогда ни на кого не возводил напраслины, никаких фактов намеренно не искажал. Я описал события и людей такими, какими видел и запомнил. Святых не встречал. Рисовать святых - это дело иконописцев, а я реалист. Теперь точка".
- GenresRussiaNonfiction
First published January 1, 2010
39 people want to read
About the author
Vladimir Voinovich
63 books97 followersVladimir Voinovich (rus. Владимир Николаевич Войнович) was born in what is now Dushanbe, the capital of Tajikistan, but which at the time of his birth was Stalinabad, a city in the USSR.
Voinovich started writing and publishing poetry during the army service; he later switched to writing prose and ultimately became famous as a master of satirical depiction of the absurdity of Soviet life. However, he does not forgo real people in favor of the grand scheme of things.
Satiric fiction has never been popular under authoritarian or totalitarian regimes. Voinovich's writing and political activity (dissident) led to his expulsion from the Writer's Union (194), emigration to Germany (1980), and loss of USSR citizenship (1981; restored 10 years later).
Voinovich is a member of the Serbian Academy of Sciences and Arts in Department of Language and Literature.
Voinovich started writing and publishing poetry during the army service; he later switched to writing prose and ultimately became famous as a master of satirical depiction of the absurdity of Soviet life. However, he does not forgo real people in favor of the grand scheme of things.
Satiric fiction has never been popular under authoritarian or totalitarian regimes. Voinovich's writing and political activity (dissident) led to his expulsion from the Writer's Union (194), emigration to Germany (1980), and loss of USSR citizenship (1981; restored 10 years later).
Voinovich is a member of the Serbian Academy of Sciences and Arts in Department of Language and Literature.
Ratings & Reviews
Friends & Following
Create a free account to discover what your friends think of this book!
Community Reviews
Displaying 1 - 4 of 4 reviews
September 14, 2010
Thick book of Vladimir Voinovich Memoirs. His most popular novel (among goodreaders as well) is The Life and Extraordinary Adventures of Private Ivan Chonkin, but my personal taste is Moscow 2042 - unbelievably funny book which predicted a lot of things that happened with Russia after USSR collapsed, including return KGB to power.
In "Self-Portrait" he tells about his life all the way through - from birth to the current days in little stories, anecdotes if you wish. This genre became very popular in our literature recently, I've read at least 4 books written like that in last few years.
Untill Voinovich reaches description of his literature and dissident life, the book is totally amazing, it's so carefull in every little detail of his life, it's like you're re-living it with him. And at the same time he keeps writing very very funny and vivid. Real page-turner, I swallowed that part in a few evenings.
When he reaches the part when he succeded as a writer, when he became popular, the book starts to seem like a tool to square accounts with different people, known, famous and unknown. Every character start to look bad, except for the author. The more book progresses the more of that feeling I was getting and that seriously slowed me down. But of course Voinovich is brilliant, his books are great and he difinetely deserves the right to tell people what he thinks about them, which right he actually used to the fullest in this case.
In "Self-Portrait" he tells about his life all the way through - from birth to the current days in little stories, anecdotes if you wish. This genre became very popular in our literature recently, I've read at least 4 books written like that in last few years.
Untill Voinovich reaches description of his literature and dissident life, the book is totally amazing, it's so carefull in every little detail of his life, it's like you're re-living it with him. And at the same time he keeps writing very very funny and vivid. Real page-turner, I swallowed that part in a few evenings.
When he reaches the part when he succeded as a writer, when he became popular, the book starts to seem like a tool to square accounts with different people, known, famous and unknown. Every character start to look bad, except for the author. The more book progresses the more of that feeling I was getting and that seriously slowed me down. But of course Voinovich is brilliant, his books are great and he difinetely deserves the right to tell people what he thinks about them, which right he actually used to the fullest in this case.
June 14, 2015
Мой школьный приятель Лёша, через своего отца, известного московского художника Бориса Биргера, был вхож в полу-диссидентскую московскую артистически-художественно-музыкальную тусовку и с удовольствием щеголял именами дядя Фазиль (Фазиль Искандер), дядя Булат (Окуджава), дядя Эдик (Эдисон Денисов), тетя Алла (Алла Демидова), и конечно дядя Володя (Владимир Войнович). Я тогда еще их не читал, ну кроме Искандера, в театре не видел, и в концерте не слышал, но имена естественно знал и Лешке страшно завидовал. Он то и предложил мне прочитать "Чонкина", но только с условием что читать я могу только у него дома, поскольку если у меня книгу найдут, то как он выразился "обязательно посадят, и всех сразу". Это он конечно перебарщивал, не "Архипелаг" всё же. Я провел у него весь день, с самого утра, дочитал и пришел в ужас: книжка мне не понравилась. То есть она была ничего, но вызывала сильные ассоциации со "Швейком", и по сравнению с ним же и сильно проигрывала. Признаться в этом было не возможно. Это было всё равно что объявить что тебе нравятся коммунисты, а в компании где я вращался это было равносильно "политическому" самоубийству. Нонконформизм пятнадцатилетнего мальчика имеет жесткие границы. Через несколько лет я прочитал "Москва 2042" и точно с тем же результатом. На этот раз я сравнивал книгу с Орвеловсими "1984" и "Скотский хутор", и "Москва..." безусловно проигрывала, как бой любителя с тяжеловесом-профессионалом. Кроме того в книге Солженицын выведен как крайне неприятная личность и хотя я к этому времени был в оценке Солженицына с автором совершенно согласен, но даже после многих безуспешных попыток прочитать идиотическое "Красное колесо", я всё же не был уверен что во время борьбы с коммунистами уместно срать на антикоммунистические знамя. Впрочем теперь после "двести лет вместе" Солженицына, я думаю что можно было насрать и побольше. Потом была "Иванькиада", и хотя мои симпатии были на стороне автора а ни какого там гнусного чекиста, от книги осталось ощущение кухни в коммунальной квартире.
В общем, Войнович как писатель меня совершенно не вдохновлял. И тут мне попался "Автопортрет: Роман моей жизни". Я начал читать и вопреки всем ожиданиям стал получать огромное удовольствие. Мне понравилось все: стиль, язык, юмор, автор. Я давно не получал такого наслаждения от чтения на русском языке. Это ощущение продолжалось до половины книги и оборвалось внезапно, причем в том месте, где я как раз ожидал начала самого интересного: с того самого момента где к молодому писателю Войновичу пришла известность, когда только начали мелькать знакомые имена: Георгий Владимов, Наум Каржавин, Некрасов, Максимов, Зиновьев и так далее. Снова и все отчетливее стало пахнуть коммунальной кухней, и этот запах не исчез до самого конца.
В общем, Войнович как писатель меня совершенно не вдохновлял. И тут мне попался "Автопортрет: Роман моей жизни". Я начал читать и вопреки всем ожиданиям стал получать огромное удовольствие. Мне понравилось все: стиль, язык, юмор, автор. Я давно не получал такого наслаждения от чтения на русском языке. Это ощущение продолжалось до половины книги и оборвалось внезапно, причем в том месте, где я как раз ожидал начала самого интересного: с того самого момента где к молодому писателю Войновичу пришла известность, когда только начали мелькать знакомые имена: Георгий Владимов, Наум Каржавин, Некрасов, Максимов, Зиновьев и так далее. Снова и все отчетливее стало пахнуть коммунальной кухней, и этот запах не исчез до самого конца.
July 5, 2016
"Изобразил ли я себя таким, каков есть на самом деле? Не знаю. Большинство людей имеют слабое представление о своей анатомии. А тем более о своих физических, умственных и душевных возможностях. Мнение человека о самом себе — это всего лишь одно из мнений. Оно бывает порой настолько необъективным, что может быть приравнено к лжесвидетельству."
Sincere and quite detailed autobiography of a remarkable person. It was interesting to read due to several reasons. First of all, Владимир Войнович has had a long and very diversified life, has seen a lot of places and people, and has experienced a wide range of lifestyles within different epochs and social classes -- from the most desperate ones (near-death hunger during war, life on streets of Moscow, life in Soviet barracks and hostels, etc.) to the most priviledged ones (as an officially recognized Soviet poet and writer, the author of "На пыльных тропинках далеких планет," with personal cars and apartments, an so on), and, again, to a life of a persecuted and deprived anti-Soviet dissident, and later his emigree and repatriate experience. Therefore, his life encloses several lives most people live overall.
Secondly, he is observant, sensible, and intelligent, and his stories about various places and personalities are full of very interesting details, distinguishing features of the epoch. I already quoted some impressive lines from the book previously, but I was entranced by a lot of different things, starting from the smallest ones from his childhood.
Thirdly, it provides an interesting account of a person who had been in the middle of a priviledged class of official Soviet writers ("кормушка") and, on the one hand, compares it brilliantly with a miserable life of the majority of simple Soviet people in this infamously "class-free society" and, on the other hand, he did not allow himself to cling to this luxurious lifestyle at the cost of his honesty and decency (which naturally resulted in his obstruction and persecutions and, finally, in his forced emigration abroad).
He also presents a point of view of "late dissidents" about new wethods of persecutions by the KGB: when arrests, imprisonments, and the GULAG labor camps were applied only in isolated cases, but persecutions became more diversified and sophisticated. Constant surveillance, wiretapping, unashamed chasing by cars, beatings (as if by random hooligans -- do you remember Юрий Домбровский?), poisonings, various psycological opressive tactics, mostly very rude ones. Not real legally authorized oppression, you know, but all possible measures to make a person feel permanent fear and misery. That's what Russian "special forces" do now with people, too: mostly their methods are the same, nothing changes.
"Следившие за мной пытались это делать скрытно. Бывало, я их замечал, но делал вид, что не вижу. А если показывал, что заметил, они от скрытной слежки переходили к демонстративной и даже применяли угрожающие маневры. Я описал выше, как одна машина выезжала вперед и резко тормозила, а другая наезжала сзади. Потом они попробовали пугать меня иначе. Один раз я остановился, вышел из машины, их «Волга» тут же прошелестела мимо, коснувшись моего пальто. Я понял, что меня пугают, и знал, что сделаю им большое одолжение, если буду пугаться. Следующий раз, заметив приближающуюся их машину, я не отстранился от нее, а, наоборот, шагнул на середину дороги. Им пришлось жать на все тормоза и крутить руль в сторону. Иногда я выходил из себя и, пропустив их машину вперед, сам начинал ее преследовать. Другой раз загнал в известный мне тупик, круто развернулся и помчался навстречу, показывая, что готов их таранить. Еще был случай. Зима. Должны прийти гости. Они поставили машину прямо перед подъездом, чтобы своим видом терроризировать приходящих. Закрыв все окна, сидят внутри вчетвером при работающем двигателе, греются. Я постучал им в окно. Они, как водится, долго не слышали. Наконец водитель опустил стекло. Я ему сказал:
— Я вот сейчас поднимусь к себе и вернусь с молотком. Если вы за это время не уберетесь, перебью вам все стекла.
Поднялся наверх, глянул с балкона, машины уже не было.
За все годы слежки они ни разу не попытались вступить со мной в контакт. С другими диссидентами поступали иначе. Еврейскому диссиденту Воронелю пообещали сломать ногу, если он будет от них бегать. «Нам, — сказал ему кагэбэшник, — в крайнем случае объявят выговор, а ты останешься без ноги». Амальрика обещали в метро сбросить под поезд.
Пугали приходивших ко мне. Детский врач Нина Дементьева шла к моей дочке Оле. Два типа в надвинутых на лбы кепках остановили ее и сказали:
— Вы туда не ходите.
— Куда туда? — спросила она.
— Туда, куда вы идете.
Дементьева не испугалась.
— Я врач, — сказала она. — Хожу и буду ходить туда, где я нужна.
Так же остановили тогдашнюю жену Антонова-Овсеенко Тамару Лепехину. Она тоже ответила им резко и без последствий. Еще один случай оказался не таким безобидным.
Итальянская славистка Серена Витали шла к жившему подо мной Виктору Шкловскому. Ее тоже остановили с предупреждением, чтоб не ходила туда, куда идет. Она не поняла, о чем речь, и пошла дальше. После посещения Шкловского в троллейбусе ее ударили чем-то тяжелым по голове и пообещали:
— Еще раз придешь к Войновичу, совсем убьем.
Вот в таких условиях я жил."
Finally, although I did not like much some aspects of Войнович's personal life and relationships with people, I appreciate a lot most of his reflections about the society, his harsh but highly reasonable judgments about different things, his consistency in feeling what rights he (and any other person) must have even in this particular crooked society, in these particular perverted circumstances, in this particular distorted time, when everybody else, even the most decent people, often loses all the sense of what is right and wrong, what is acceptable and what is absolutely not.
Smaller observations:
- I was amazed by how many things described in "Москва 2042" and perceived by me then as sheer exaggeration were true situations from Войнович's real life. Look at this, from example:
"Начальницей отряда была назначена женщина лет пятидесяти, кандидат сельскохозяйственных наук, взятая почему-то из Тимирязевской академии, — своих, что ли, таких не хватало? А скорее всего, числилась она не только в Тимирязевке, но и на Лубянке. Она ходила во всем черном и сама была вся черная. Ее черные волосы пахли сапогами, потому что она, как мне сказали, подкрашивала их дегтем. Лицо было сплошь покрыто черными конопушками и потому казалось немытым. Ее имени и фамилии я уже не помню, но студенты сразу прозвали ее «Черная пропаганда», и это прозвище к ней крепко прилипло." (remember "генерал-майор политической службы Пропаганда Парамоновна Коровяк" from "Москва 2042"?)
"В коридоре первого этажа встретили высокого генерал-полковника. Это был замначальника ГлавПура Михаил Харитонович Калашник. Полковник с ним поздоровался. Они обменялись рукопожатиями.
— Как дела? — спросил Калашник.
— Вот, товарищ генерал-полковник, писатель Войнович.
Генерал сверху вниз посмотрел на меня, как-то странно хихикнул. Что-то пробормотал вроде «приятно». Руки не подал, но спросил полковника, чем мы занимались. Тот сказал, что обсуждали пьесу.
— Хорошо. А над чем он сейчас работает?
— А над чем вы сейчас работаете? — спросил полковник.
Я удивился такому способу ведения разговора, но ответил полковнику, что работаю над романом о Великой Отечественной войне.
— Работает над романом о Великой Отечественной войне, — доложил полковник, как бы исполняя роль переводчика.
— Очень хорошо, — похвалил меня генерал, — но скажите ему, что сейчас интереснее был бы роман о современной армии.
— Очень хорошо, — перевел мне полковник, — но товарищ генерал-полковник говорит, что сейчас интереснее был бы роман о современной армии.
Во время перевода генерал согласно кивал, после чего пожал полковнику руку, меня удостоил кивка и удалился. Такой способ общения мне уже был знаком. Первый раз его продемонстрировал мне Твардовский. А мне такой опыт пригодился при создании образа в «Москве 2042» генерала Смерчева."
"— Вы опубликовали антисоветскую повесть, — тупо повторял Ильин.
Я так же тупо возражал:
— Я не публиковал антисоветскую повесть. Я не пишу антисоветские повести.
Так мы препирались долго и бесполезно. Он требовал, чтобы я признался, что написал антисоветскую повесть, и немедленно отреагировал на публикацию. Я возражал, что смогу отреагировать на публикацию только после того, как мне дадут журнал, чтобы я мог убедиться, что напечатана действительно моя вещь, а не чужая под моим именем, и напечатана в том виде, в каком написана, а не в искаженном.
— Ну почему же вы думаете, что они ее исказили?
— Потому что раз они — антисоветский журнал, значит, способны на любые провокации, — лукавил я. — Или вы думаете, что они не способны?
Думать так он, конечно, не мог и в конце концов признал мое требование резонным.
Согласился, что я имею право посмотреть журнал, и обещал достать мне его и показать. Обещал очень неохотно, потому что и сам, несмотря на свое генеральское звание, к такого рода изданиям не был допущен." (that surreal episode in "Москва 2042" when the author demands to read his own book which he had not seen himself)
- After "Москва 2042," I did not understand much why Владимир Войнович was considered a humoristic writer, because I did not find "Москва 2042" especially funny. However, even in this autobiography, he sometimes presents some mini-essays about funny episodes from his life, and here I understood the definition "humoristic writer" perfectly -- he really can make a reader laugh out loud, to tears )).
Sincere and quite detailed autobiography of a remarkable person. It was interesting to read due to several reasons. First of all, Владимир Войнович has had a long and very diversified life, has seen a lot of places and people, and has experienced a wide range of lifestyles within different epochs and social classes -- from the most desperate ones (near-death hunger during war, life on streets of Moscow, life in Soviet barracks and hostels, etc.) to the most priviledged ones (as an officially recognized Soviet poet and writer, the author of "На пыльных тропинках далеких планет," with personal cars and apartments, an so on), and, again, to a life of a persecuted and deprived anti-Soviet dissident, and later his emigree and repatriate experience. Therefore, his life encloses several lives most people live overall.
Secondly, he is observant, sensible, and intelligent, and his stories about various places and personalities are full of very interesting details, distinguishing features of the epoch. I already quoted some impressive lines from the book previously, but I was entranced by a lot of different things, starting from the smallest ones from his childhood.
Thirdly, it provides an interesting account of a person who had been in the middle of a priviledged class of official Soviet writers ("кормушка") and, on the one hand, compares it brilliantly with a miserable life of the majority of simple Soviet people in this infamously "class-free society" and, on the other hand, he did not allow himself to cling to this luxurious lifestyle at the cost of his honesty and decency (which naturally resulted in his obstruction and persecutions and, finally, in his forced emigration abroad).
He also presents a point of view of "late dissidents" about new wethods of persecutions by the KGB: when arrests, imprisonments, and the GULAG labor camps were applied only in isolated cases, but persecutions became more diversified and sophisticated. Constant surveillance, wiretapping, unashamed chasing by cars, beatings (as if by random hooligans -- do you remember Юрий Домбровский?), poisonings, various psycological opressive tactics, mostly very rude ones. Not real legally authorized oppression, you know, but all possible measures to make a person feel permanent fear and misery. That's what Russian "special forces" do now with people, too: mostly their methods are the same, nothing changes.
"Следившие за мной пытались это делать скрытно. Бывало, я их замечал, но делал вид, что не вижу. А если показывал, что заметил, они от скрытной слежки переходили к демонстративной и даже применяли угрожающие маневры. Я описал выше, как одна машина выезжала вперед и резко тормозила, а другая наезжала сзади. Потом они попробовали пугать меня иначе. Один раз я остановился, вышел из машины, их «Волга» тут же прошелестела мимо, коснувшись моего пальто. Я понял, что меня пугают, и знал, что сделаю им большое одолжение, если буду пугаться. Следующий раз, заметив приближающуюся их машину, я не отстранился от нее, а, наоборот, шагнул на середину дороги. Им пришлось жать на все тормоза и крутить руль в сторону. Иногда я выходил из себя и, пропустив их машину вперед, сам начинал ее преследовать. Другой раз загнал в известный мне тупик, круто развернулся и помчался навстречу, показывая, что готов их таранить. Еще был случай. Зима. Должны прийти гости. Они поставили машину прямо перед подъездом, чтобы своим видом терроризировать приходящих. Закрыв все окна, сидят внутри вчетвером при работающем двигателе, греются. Я постучал им в окно. Они, как водится, долго не слышали. Наконец водитель опустил стекло. Я ему сказал:
— Я вот сейчас поднимусь к себе и вернусь с молотком. Если вы за это время не уберетесь, перебью вам все стекла.
Поднялся наверх, глянул с балкона, машины уже не было.
За все годы слежки они ни разу не попытались вступить со мной в контакт. С другими диссидентами поступали иначе. Еврейскому диссиденту Воронелю пообещали сломать ногу, если он будет от них бегать. «Нам, — сказал ему кагэбэшник, — в крайнем случае объявят выговор, а ты останешься без ноги». Амальрика обещали в метро сбросить под поезд.
Пугали приходивших ко мне. Детский врач Нина Дементьева шла к моей дочке Оле. Два типа в надвинутых на лбы кепках остановили ее и сказали:
— Вы туда не ходите.
— Куда туда? — спросила она.
— Туда, куда вы идете.
Дементьева не испугалась.
— Я врач, — сказала она. — Хожу и буду ходить туда, где я нужна.
Так же остановили тогдашнюю жену Антонова-Овсеенко Тамару Лепехину. Она тоже ответила им резко и без последствий. Еще один случай оказался не таким безобидным.
Итальянская славистка Серена Витали шла к жившему подо мной Виктору Шкловскому. Ее тоже остановили с предупреждением, чтоб не ходила туда, куда идет. Она не поняла, о чем речь, и пошла дальше. После посещения Шкловского в троллейбусе ее ударили чем-то тяжелым по голове и пообещали:
— Еще раз придешь к Войновичу, совсем убьем.
Вот в таких условиях я жил."
Finally, although I did not like much some aspects of Войнович's personal life and relationships with people, I appreciate a lot most of his reflections about the society, his harsh but highly reasonable judgments about different things, his consistency in feeling what rights he (and any other person) must have even in this particular crooked society, in these particular perverted circumstances, in this particular distorted time, when everybody else, even the most decent people, often loses all the sense of what is right and wrong, what is acceptable and what is absolutely not.
Smaller observations:
- I was amazed by how many things described in "Москва 2042" and perceived by me then as sheer exaggeration were true situations from Войнович's real life. Look at this, from example:
"Начальницей отряда была назначена женщина лет пятидесяти, кандидат сельскохозяйственных наук, взятая почему-то из Тимирязевской академии, — своих, что ли, таких не хватало? А скорее всего, числилась она не только в Тимирязевке, но и на Лубянке. Она ходила во всем черном и сама была вся черная. Ее черные волосы пахли сапогами, потому что она, как мне сказали, подкрашивала их дегтем. Лицо было сплошь покрыто черными конопушками и потому казалось немытым. Ее имени и фамилии я уже не помню, но студенты сразу прозвали ее «Черная пропаганда», и это прозвище к ней крепко прилипло." (remember "генерал-майор политической службы Пропаганда Парамоновна Коровяк" from "Москва 2042"?)
"В коридоре первого этажа встретили высокого генерал-полковника. Это был замначальника ГлавПура Михаил Харитонович Калашник. Полковник с ним поздоровался. Они обменялись рукопожатиями.
— Как дела? — спросил Калашник.
— Вот, товарищ генерал-полковник, писатель Войнович.
Генерал сверху вниз посмотрел на меня, как-то странно хихикнул. Что-то пробормотал вроде «приятно». Руки не подал, но спросил полковника, чем мы занимались. Тот сказал, что обсуждали пьесу.
— Хорошо. А над чем он сейчас работает?
— А над чем вы сейчас работаете? — спросил полковник.
Я удивился такому способу ведения разговора, но ответил полковнику, что работаю над романом о Великой Отечественной войне.
— Работает над романом о Великой Отечественной войне, — доложил полковник, как бы исполняя роль переводчика.
— Очень хорошо, — похвалил меня генерал, — но скажите ему, что сейчас интереснее был бы роман о современной армии.
— Очень хорошо, — перевел мне полковник, — но товарищ генерал-полковник говорит, что сейчас интереснее был бы роман о современной армии.
Во время перевода генерал согласно кивал, после чего пожал полковнику руку, меня удостоил кивка и удалился. Такой способ общения мне уже был знаком. Первый раз его продемонстрировал мне Твардовский. А мне такой опыт пригодился при создании образа в «Москве 2042» генерала Смерчева."
"— Вы опубликовали антисоветскую повесть, — тупо повторял Ильин.
Я так же тупо возражал:
— Я не публиковал антисоветскую повесть. Я не пишу антисоветские повести.
Так мы препирались долго и бесполезно. Он требовал, чтобы я признался, что написал антисоветскую повесть, и немедленно отреагировал на публикацию. Я возражал, что смогу отреагировать на публикацию только после того, как мне дадут журнал, чтобы я мог убедиться, что напечатана действительно моя вещь, а не чужая под моим именем, и напечатана в том виде, в каком написана, а не в искаженном.
— Ну почему же вы думаете, что они ее исказили?
— Потому что раз они — антисоветский журнал, значит, способны на любые провокации, — лукавил я. — Или вы думаете, что они не способны?
Думать так он, конечно, не мог и в конце концов признал мое требование резонным.
Согласился, что я имею право посмотреть журнал, и обещал достать мне его и показать. Обещал очень неохотно, потому что и сам, несмотря на свое генеральское звание, к такого рода изданиям не был допущен." (that surreal episode in "Москва 2042" when the author demands to read his own book which he had not seen himself)
- After "Москва 2042," I did not understand much why Владимир Войнович was considered a humoristic writer, because I did not find "Москва 2042" especially funny. However, even in this autobiography, he sometimes presents some mini-essays about funny episodes from his life, and here I understood the definition "humoristic writer" perfectly -- he really can make a reader laugh out loud, to tears )).
September 26, 2019
Владимир Войнович — писатель редкого сатирического дара, известный, прежде всего, по трилогии о жизни солдата Ивана Чонкина, скандальной антиутопии «Москва-2042», повести «Шапка» (в экранизации которой снимались Евгений Весник, Евгений Евстигнеев, Владимир Ильин, Лидия Федосеева-Шукшина) — выпустил поистине большую книгу: «Автопортрет: Роман моей жизни». А рассказать без малого восьмидесятилетнему человеку, пережившему столько, что хватит и на троих есть что. Вот уж действительно, «что сказать мне о жизни, что оказалась длинной…»
Долгая жизнь писателя — как длинный роман, как путешествие в историю страны. Даже если попробовать обозначить пунктиром — получается несколько строк. Далёкий Сталинабад (сейчас Душанбе), в котором Войнович родился. Военное детство, вынужденные скитания с родителями по стране, работа плотником, пастухом. Служба в армии, покорение Москвы, признание на самом высоком уровне, знакомства с одними из самых знаменитых людей своего времени, безбедная зрелость. А затем — сочувствие диссидентскому движению, вынужденная эмиграция, жизнь в Германии, возвращение. Каждый из этих эпизодов повод для самостоятельного произведения. Университеты для самоучки. У Войновича нет диплома Литературного института, он и школу-то из-за войны не закончил. Но самообразование и неслабый жизненный опыт сформировали лёгкий, кажущийся слегка простодушным (но за этим простодушием — лукавая усмешка), узнаваемый стиль писателя.
История одного человека оказалась созвучна истории всей страны. Войнович подчас вспоминает такие детали быта, которые сегодня кажутся едва ли не дикостью. Но это было. Не вычеркнешь. История нашей страны — история бедности, история выживания её народа. Вот потому и остаётся в памяти, что горло лечили полосканием керосином, что главное ощущение детства — чувство голода.
Одно из самых важных качеств книги — честность. Основная задача — не представить себя в историческом интерьере некое значимой фигурой, а постараться рассказать так, как было на самом деле. Тем более, то и рассказать больше всё равно некому. А то, что в жизни бывают эпизоды, где поведение автора может вызвать осуждение, ну так, а кто из нас лучше? Все мы не красавцы. Но каждый ли бывает честен хотя бы перед самим собой?
Ещё одно важное качество — точность. Здесь вы не увидите фраз в духе «На перроне меня догнал запыхавшийся Набоков», или «Среди ночи мне позвонил взволнованный Ростропович». Хотя известных фамилий в книге достаточно: Белла Ахмадулина и Александр Твардовский, Дмитрий Сахаров и Александр Солженицын. К слову: высказываясь в адрес ушедших людей Войнович намеренно пренебрегает бытовой этикой «о покойниках либо хорошо, либо ничего». И это правильно. Трудно (а нужно ли?) понять лицемерие, малодушие, трусость, способность предать ради собственной выгоды. Лишённые исторического флёра общественные деятели предстают не с самой лучшей стороны, но автор видел их такими.
Рассказывая об эмиграции, писатель избегает сведения счетов, почти не выказывает обид. В одном из интервью на вопрос «Есть ли у Вас обида на Россию?» писатель отвечает:
— На Россию — нет. Я вообще не понимаю, как у кого-то может быть обида на страну. Страна для меня — это реки, леса, поля… У меня даже обиды на Советскую власть нет. У меня есть отвращение к Советской власти. Это была враждебная мне система. Она ко мне плохо относилась и я к ней плохо относился.
Третье качество книги — заразительный оптимизм, независимость, чувство юмора как форма защиты от абсурда и жестокости этого мира. Удивительная жизнестойкость и упорство. Даже в тех ситуациях, когда, казалось бы, не остаётся места даже надежде.
Биографии принято сопровождать фотографиями. В этой книге нет ни одной фотографии. Сам автор это объясняет пренебрежением к личным архивам. Мне же видится в отсутствии фотоальбома продолжение свойств писательской натуры: никакого излишнего выпячивания, акцентирования внимания на собственной персоне. И только обложку украшают несколько автопортретов.
«Автопортрет: Роман моей жизни» — книга о том, как прожить долгую жизнь, не поддавшись.
Долгая жизнь писателя — как длинный роман, как путешествие в историю страны. Даже если попробовать обозначить пунктиром — получается несколько строк. Далёкий Сталинабад (сейчас Душанбе), в котором Войнович родился. Военное детство, вынужденные скитания с родителями по стране, работа плотником, пастухом. Служба в армии, покорение Москвы, признание на самом высоком уровне, знакомства с одними из самых знаменитых людей своего времени, безбедная зрелость. А затем — сочувствие диссидентскому движению, вынужденная эмиграция, жизнь в Германии, возвращение. Каждый из этих эпизодов повод для самостоятельного произведения. Университеты для самоучки. У Войновича нет диплома Литературного института, он и школу-то из-за войны не закончил. Но самообразование и неслабый жизненный опыт сформировали лёгкий, кажущийся слегка простодушным (но за этим простодушием — лукавая усмешка), узнаваемый стиль писателя.
История одного человека оказалась созвучна истории всей страны. Войнович подчас вспоминает такие детали быта, которые сегодня кажутся едва ли не дикостью. Но это было. Не вычеркнешь. История нашей страны — история бедности, история выживания её народа. Вот потому и остаётся в памяти, что горло лечили полосканием керосином, что главное ощущение детства — чувство голода.
Одно из самых важных качеств книги — честность. Основная задача — не представить себя в историческом интерьере некое значимой фигурой, а постараться рассказать так, как было на самом деле. Тем более, то и рассказать больше всё равно некому. А то, что в жизни бывают эпизоды, где поведение автора может вызвать осуждение, ну так, а кто из нас лучше? Все мы не красавцы. Но каждый ли бывает честен хотя бы перед самим собой?
Ещё одно важное качество — точность. Здесь вы не увидите фраз в духе «На перроне меня догнал запыхавшийся Набоков», или «Среди ночи мне позвонил взволнованный Ростропович». Хотя известных фамилий в книге достаточно: Белла Ахмадулина и Александр Твардовский, Дмитрий Сахаров и Александр Солженицын. К слову: высказываясь в адрес ушедших людей Войнович намеренно пренебрегает бытовой этикой «о покойниках либо хорошо, либо ничего». И это правильно. Трудно (а нужно ли?) понять лицемерие, малодушие, трусость, способность предать ради собственной выгоды. Лишённые исторического флёра общественные деятели предстают не с самой лучшей стороны, но автор видел их такими.
Рассказывая об эмиграции, писатель избегает сведения счетов, почти не выказывает обид. В одном из интервью на вопрос «Есть ли у Вас обида на Россию?» писатель отвечает:
— На Россию — нет. Я вообще не понимаю, как у кого-то может быть обида на страну. Страна для меня — это реки, леса, поля… У меня даже обиды на Советскую власть нет. У меня есть отвращение к Советской власти. Это была враждебная мне система. Она ко мне плохо относилась и я к ней плохо относился.
Третье качество книги — заразительный оптимизм, независимость, чувство юмора как форма защиты от абсурда и жестокости этого мира. Удивительная жизнестойкость и упорство. Даже в тех ситуациях, когда, казалось бы, не остаётся места даже надежде.
Биографии принято сопровождать фотографиями. В этой книге нет ни одной фотографии. Сам автор это объясняет пренебрежением к личным архивам. Мне же видится в отсутствии фотоальбома продолжение свойств писательской натуры: никакого излишнего выпячивания, акцентирования внимания на собственной персоне. И только обложку украшают несколько автопортретов.
«Автопортрет: Роман моей жизни» — книга о том, как прожить долгую жизнь, не поддавшись.
Displaying 1 - 4 of 4 reviews