Денис Агафонов > Денис's Quotes

“Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Я знаю, надо совсем потерять стыд, чтобы снова просить у тебя нефти. Я и не прошу. Мы не заслужили. Я знаю, что ты про нас думаешь. Мол, сколько ни дашь, все равно Хаврошечке не перепадет ни капли, а все сожрут эти кукисы-юкисы, юксы-пуксы и прочая саранча, за которой не видно белого света. Ты права, пестрая корова, так оно и будет. Только знаешь что… Мне ведь известно, кто ты такая. Ты – это все, кто жил здесь до нас. Родители, деды, прадеды, и раньше, раньше… Ты – душа всех тех, кто умер с верой в счастье, которое наступит в будущем. И вот оно пришло. Будущее, в котором люди живут не ради чего-то, а ради самих себя. И знаешь, каково нам глотать пахнущее нефтью сашими и делать вид, что мы не замечаем, как тают под ногами последние льдины? Притворяться, что в этот пункт назначения тысячу лет шел народ, кончающийся нами? Получается, на самом деле жила только ты, пестрая корова. У тебя было ради кого жить, а у нас нет… У тебя были мы, а у нас нет никого, кроме самих себя. Но сейчас тебе так же плохо, как и нам, потому что ты больше не можешь прорасти для своей Хаврошечки яблоней. Ты можешь только дать позорным волкам нефти, чтобы кукис-юкис-юкси-пукс отстегнул своему лоеру, лоер откинул шефу охраны, шеф охраны откатил парикмахеру, парикмахер повару, повар шоферу, а шофер нанял твою Хаврошечку на час за полтораста баксов… И когда твоя Хаврошечка отоспится после анального секса и отгонит всем своим мусорам и бандитам, вот тогда, может быть, у нее хватит на яблоко, которым ты так хотела для нее стать, пестрая корова…”
― Victor Pelevin, The Sacred Book of the Werewolf

“– Слушай, а что у тебя в этом мешочке на груди?
– Крест, – сказал он.
– Крест? Ты носишь крест?
Он кивнул.
– А зачем ты его прячешь? Ведь теперь можно.
– Можно-то можно, – сказал он. – Только он мне грудь прожигает, когда превращаюсь.
– Больно?
– Не то чтобы больно. Просто каждый раз паленой шерстью пахнет.
– Хочешь, я тебя мантрочке одной научу, – сказала я. – Тогда никакой крест тебе ничего больше прожигать не будет.
– Ну вот еще. Стану я твои бесовские мантрочки читать, чтобы крест мне грудь не жег. Ты чего, не понимаешь, какой это грех будет?
Я поглядела на него с недоверием.
– Погоди-ка. Ты, может быть, и верующий?
– А то, – сказал он. – Конечно, верующий.
– В смысле православного культурного наследия? Или всерьез?
– Не понимаю такого противопоставления. Это ведь про нас в Священном Писании сказано «Веруют и трепещут». Вот и я – верую и трепещу.
– Но ведь ты оборотень, Саша. Значит, по всем православным понятиям, тебе дорога одна – в ад. Зачем, интересно, ты себе такую веру выбрал, по которой тебе в ад идти надо?
– Веру не выбирают, – сказал он угрюмо. – Как и родину.”
― Victor Pelevin, The Sacred Book of the Werewolf

“- Сидел русский человек в темном сарае на табуретке. Сарай был старый и грязный и ужасно ему надоел. Русскому человеку говорили, что он сидит там временно, но он в это не верил, потому что помнил - то же самое говорили его деду с бабкой. Чтобы забыться, русский человек пил водку и смотрел телевизор. А по нему шли вести с полей, которые тоже страшно ему надоели.

- Разве не жуть, Зюзя?

- Однажды телевизор показал огромный светлый дом с колоннами, каминами и витражами, с красивой мебелью и картинами. А потом, Чубайка, на экране появились вы. На вас был этот же самый смокинг и бабочка. Вы попросили зрителя ответить на вопрос, где лучше - в грязном старом сарае или в этом огромном светлом доме?

- И что ответил русский человек, Зюзя?

- Русский человек ответил, что лучше, конечно, в огромном светлом доме. Вы сказали, что такой выбор понятен, но путь туда непрост, и плата будет немалой. И русский человек согласился на эту плату, какой бы она ни была.

- Продолжайте, Зюзя.

- И тогда, Чубайка, вы открыли русскому человеку страшную тайну. За право находиться в этом доме ему придется стать табуреткой самому, потому что именно так живет весь мир, и людей этому обучают с детства…

- Ну и?

- А когда русский человек перекрестился и действительно стал табуреткой, вы объяснили, что в стране сейчас кризис. Поэтому огромных светлых домов на всех не хватит. И ему, то есть как бы уже ей, временно придется стоять в том же самом сарае, где и раньше. Но только в качестве табуретки.

- Интересно излагаете, Зюзя. И что дальше?

- А затем уже без всяких объяснений на табуретку уселась невидимая, но очень тяжелая задница, которая на своем языке разъяснила бывшему русскому человеку, что не следует интересоваться, чья она, потому что у табуреток тоже бывают проблемы. А лучше подумать о чем-нибудь другом. Например, о том, какая у него, то есть у нее, национальная идея…”
― Victor Pelevin, Числа