Каким-то чудом в папке со старыми документами нашёлся один снимок. Мы перетряхивали ту папку много раз, пытаясь найти лагерные снимки деда, но тщетно. В конце концов пришлось смириться с тем, что они сгинули в военный холод первой карабахской.
Пару дней назад сестра без особой надежды заглянула в ту папку. И необъяснимым образом, среди много раз пересмотренных бумаг, обнаружила одну уцелевшую фотографию.

У деда была невыносимо тяжёлая жизнь. Когда ему было 7 лет, мусаватисты на его глазах расстреляли отца. Он рассказывал потом своей дочери, моей маме, как крался за ведущими отца на казнь вооруженными людьми, стараясь не попадаться им на глаза. Надеялся, что отец обернётся и увидит его. Деду было важно, чтобы он знал, что не один, что сын рядом. Отец не обернулся.
Потом, уже 18-летним юношей, он выследил убийцу в Баку. Провёл почти 20 лет в Соловках. Собрал там джаз-бенд, даже гастролировал с ним по лагерям СЛОНа — Северных лагерей особого назначения. Ушёл на Финский фронт, далее — на Вторую мировую. Умер молодым — в 64 года.

У меня с ним какая-то мистическая связь — он ушёл 14 января, я родилась 14 января. Он организовал в Соловках джаз-бенд, я всю жизнь, чуть ли не с раннего детства, люблю джаз, все мои книги написаны под джаз.
Потому, увидев фотографию деда, я не смогла сдержать слёз. Позвонила сквозь плач маме, перепугав её до смерти. Следом брату позвонила. Во мне было так много радости, чувства облегчения, высвобождения, уверенности, что всё ещё будет хорошо, что физически было невозможно держать это в себе. Я задыхалась от счастья и не могла объяснить родным свои чувства. И сейчас не могу.

На снимке дед стоит справа, высокий и красивый, в папахе набекрень. Мой карабахский дед Андраник, спрятавший от нас свою фотографию после первой карабахской и каким-то чудом вернувший её сейчас. В знак того, что мы обязательно выстоим и переиграем. Он умел создавать музыку там, где замолчала даже надежда. И мы обязательно сумеем. Наши бесконечно любимые родные нам об этом говорят и свидетельствуют.